— Да просто зашел полюбоваться пьесой, милашка.
Он оставил конкурентов забавляться шутками, понятными только им, и отправился к задней стене, где в небольшом алькове пряталась винтовая лесенка, по которой можно было пройти в частные ложи. В конце лестницы прямо в стене был прорублен проход для господских слуг и театральных служителей: через него можно было пройти в ложи, не выходя на открытую галерею, предназначенную для богатых клиентов.
Проход был узок и освещался масляными лампами, которые противно воняли и сильно нагревали воздух. Хет миновал множество людей, выполнявших различные поручения. Никто из них не обратил на него внимания. Мало ли народу пользовалось коридором, желая одного — чтобы их делишки оставались в тайне. Хет нашел ложу Лушана без труда, потому что у входа в нее стояли два телохранителя, вооруженные посохами с острыми железными наконечниками. Они пропустили его, не сказав ни слова.
Полукруглая ложа была затянута частой медной сеткой, о которую разбивался шум театральной толпы. Пол покрывал тканый ковер необычайно яркой раскраски, а приводимое в Движение часовым механизмом опахало двигалось взад и вперед на красивом металлическом шесте, разгоняя застоявшийся воздух и запахи духов, от которых можно было задохнуться.
Лушан возлежал на низенькой кушетке, а прислужница в простом неотбеленном кафтане стояла возле него на коленях. Голову Лушана покрывали редкие светлые волосы, а одет он был в шитую золотом мантию темно-синего цвета, которая не могла скрыть его объемистого чрева. Один глаз Лушана был мал, прозорлив и жаден, второй — сильно косил и глядел неизвестно на что. В присутствии слуг он редко носил свою чадру, а при свиданиях с Хетом никогда. Это считалось дурным предзнаменованием.
Задумчиво глядя на Хета, Лушан взял чашу почти прозрачной керамики, расписанную нежным узором, — из винного сервиза, стоявшего возле кушетки на низком алебастровом столике, и сказал:
— Хоть раз ты явился без опоздания, парень. Я уж стал думать, что ты вообще не имеешь представления о времени.
— Я пришел к тебе вне связи с твоими поручениями. Ты же знаешь, я на тебя больше не работаю. — Хет прислонился к стене около двери, так как Лушан начинал беситься каждый раз, когда он чего-нибудь тут касался. Хет хотя и любил высоту, но здесь у него возникало ощущение, что он висит в медной клетке над озверелой толпой. — У меня есть для тебя монета, которую я, кажется, тебе задолжал.
Рот Лушана сжался в прямую черту. Он поставил хрупкую чашу на столик с таким громким стуком, что Хет от неожиданности поморщился. Люди, которые плохо обращаются с красивыми вещами, не должны их иметь.
— И как же тебе удалось ее добыть?
— А вот это уже не твое дело, верно?
Девушка наполнила графин вином и поставила его на столик, тщательно обтерев чистой тряпочкой, чтобы пот с ее пальцев не коснулся кожи Лушана. Патриции из верхних ярусов Чаризата были просто помешаны на том, чтобы не коснуться кого-либо, как и на своих чадрах, шарфах, скрывающих волосы, на медных сетках, защищавших их от взглядов толпы простолюдинов из нижних ярусов. Все это было просто недоступно пониманию Хета, который родился в селении крисов в Пекле, где было еще меньше возможности для уединения, чем во дворах нижних ярусов, и где вам легко могли надрать уши за отказ поцеловать самую морщинистую из прабабок — этакого древнего матриарха. «Как будто кто-нибудь в здравом уме захочет дотронуться до такого дерьма, как Лушан». Хет уже давно знал, что богатый брокер, может, и имел золотых монет больше, нежели патриций, но по рождению таковым не являлся и только повторял по-обезьяньи их манеры. Если отбросить все наносное, то Лушан был всего лишь вор с чистыми руками; его особый талант заключался в том, что он заставлял других людей пачкать руки, воруя для него.
— Мое дело — ты, — сказал Лушан; его здоровый глаз смотрел холодно и презрительно. — И пока я нахожу покупателей для древностей, ты, освобождающий от последних их нынешних хозяев, будешь представлять весьма значительный интерес для торговых инспекторов. В прошлом ты приносил мне немалый доход, и, если ты думаешь, что я так легко отпущу тебя, ты…
— Ты только и умеешь, что обещать да угрожать. Не думай, что я этого не знал раньше.
Хет позволил своим глазам скользнуть по мозаике купола — это было интереснее, чем смотреть на пол, где кишел плебс. Те части мозаики, что занимали ее края, были старше, куда старше центра с его не слишком талантливым изображением Электора, восходящего на престол. Надо думать, эти древние фрагменты сохранились с тех времен, когда это здание еще не было театром. Чаризат и другие города Приграничья в свое время были островами мелких пресноводных морей — еще за тысячи лет до победы Пекла над сушей. Художники населили эти моря странными и красивыми плавающими существами и испещрили бледно-голубые небеса огромными пузырями, похожими на наполненные воздухом мешки, которые перевозили пассажиров в привязанных под ними корзинах. Эта часть мозаики была очень ценна. Обесцвеченность вдоль трещин говорила, что снять мозаику со стены, не уничтожив, просто невозможно. А жаль.
— Если ты думаешь, что я так легко тебя отпущу, ты очень заблуждаешься, — говорил Лушан. — Если ты не вздумаешь пренебречь своей частью нашего соглашения, я перекинусь словечком с одним знакомым торговым инспектором, который…
— А что, если он услышит о твоей части нашего соглашения? — Лушан ненавидел, когда его прерывали, а потому Хет делал это часто и с удовольствием.
— Глупый мальчишка, да зачем ему слушать это? — Улыбка у Лушана была удивительно мерзкая.
— А ему и не придется меня слушать. Он выслушает патриция.
— Патриция?
— Ну да, того, с которым я теперь работаю. — Выдумка пускала корни и расцветала. — Он унаследовал коллекцию редкостей, и я нанялся оценить ее. Когда Хет был моложе, он никак не мог привыкнуть к мысли, что горожанам можно врать, глядя прямо в лицо, и меняющийся цвет его глаз им ничего не говорит. — Я сказал ему: ты хочешь, чтоб я работал и на тебя, но он ответил…
— Что? — Голос Лушана ржаво заскрипел.
— Что у меня не будет времени на это. Спорить с ним я не хочу. Ты ж сам знаешь, каковы они…
Лушан стукнул чашей по столу так, что она треснула, вино пролилось на ковер. Девушка-прислужница вздрогнула.
— Ничего ты ему не скажешь, крисовский ублюдок!
Смысла оставаться дольше не было. Хет отступил к хлипкой двери, прорезанной в медной сетке.
— Я пришлю к тебе кого-нибудь с монетой. Возможно, через несколько дней. Надеюсь, деньги тебе не нужны сейчас для оплаты долгов.
Вторая чаша из сервиза полетела прямо в Хета, но он увернулся и выскочил в дверь.
Короткая лестница вела отсюда к бронзовым перилам галереи, расположенной над частными ложами. Прямо над головой круглился купол. Ниже шумная толпа аплодировала факиру, который уже взобрался на самый конец магически отвердевшей веревки и теперь стоял вверх ногами, поддерживаемый лишь одним пальцем руки, упиравшимся в конец веревки. Хет мчался по галерее, не обращая внимания на крики богатых патронов, заметивших его из других частных лож. Он достиг первого вентиляционного отверстия — высокого, но всего в несколько футов шириной, — начинавшегося футах в восьми от галереи и кончавшегося под самым краем купола. Хет прыгнул и ухватился за край проема, потом подтянулся и исчез в окне.
