Глава 1
А где-то совсем в другом месте, в комнате, где в воздухе витали старость и смерть, человек готовился заглянуть в будущее, возможно, в последний раз в жизни.
День был невыносимо длинный, и Хет жутко устал от крикливых споров с покупателями. Он прислонился к одному из столбов матерчатого навеса и стал смотреть на пыльную улицу, не обращая никакого внимания на жену Арнота, которая рассматривала предмет торга так, будто никогда не видела ничего подобного и надеется, что никогда больше и не увидит.
— Два дня, не больше, — наконец высказалась она, вытирая пот со лба уголком платка и стараясь выглядеть совершенно безразличной.
Лет отрицательно помотал головой, разозленный демонстрацией этого нарочитого невежества. Его партнер Сагай поднял бровь — красноречивый комментарий к кивку компаньона — и произнес:
— У мадам прелестное чувство юмора, а Арнот — человек достойный. Сто дней.
Хет про себя улыбнулся и подумал: «Мадам — воровка, а Арнот — просто крысиная задница».
На узкой улочке поднялись густые клубы пыли, их вздымали ручные тележки, доверху набитые товарами, предназначенными для рынков на более высоких ярусах города. Солнце уже прошло зенит, оставив ту сторону глубокого каньона улицы, где находилась лавка Арнота, в тени. Жара под полосатым тентом все еще стояла удушающая, а уж в похожей на пещеру дальней части лавки, вырубленной в черном камне, составлявшем костяк города, она должна была быть еще ужаснее, а именно там на своем денежном ящике восседал Арнот и прислушивался к тому, как торгуется его жена.
Человек в затененной комнате сжал в горсти обломки костей. Они были всего лишь средством, ибо способность заглянуть в будущее таилась в глубинах его ума, в его крови, в его живых еще костях, а не в мертвом веществе, зажатом в кулаке.
Смех женщины прозвучал почти как лай.
— Таких цен не бывает!
Вещь, о которой шел спор, лежала на табуретке, завернутая в кусок мягкой материи. Квадратный кусок керамики — изразец для пола, особая ценность которого заключалась в изображении птицы с перепончатыми лапами, плывущей по воде, а на воде — странные плавающие цветы. Цвета рисунка были приглушенными: красно-коричневое оперение птицы, голубовато-зеленая вода, желтые, как бы вылинявшие цветы. Главное же заключалось в том, что о водяных птицах никто и не слыхивал с тех пор, как города Приграничья поднялись из праха; нежные тона, которые не могли воспроизвести даже самые искусные мастера Чаризата, свидетельствовали, что это работа Древних, реликт давно ушедших времен, возможно, тысячелетий.
Под навесом были разложены другие товары Арнота: сервировочные столики, инкрустированные фаянсом, богато изукрашенные часы, алебастровые сосуды, маленькие декоративные шкатулки, изготовленные из ценного дерева, всякие украшения — бусы из ляпис-лазури, бирюзы и сердолика. На витрине лежало и несколько антиков, но вещи истинной ценности хранились в глубине лавки, подальше от невежественных взглядов случайных прохожих.
— Нам известно, что такие плитки в большом спросе на верхних ярусах, сказал Сагай с укоризной в голосе. — Не считайте нас за дураков, и наши цены покажутся вам вполне приемлемыми. — Он скрестил руки на груди, показывая, что способен прождать тут хоть целый день.
С иронией подняв бровь, Хет добавил:
— Мы пришли к вам первым только потому, что мы с вашим мужем закадычные друзья.
В темном внутреннем помещении лавки раздался сдавленный кашель, вполне возможно, означавший, что с Арнотом только что чуть не случился апоплексический удар. Супруга же Арнота закусила губу и возмущенно уставилась на продавцов.
Сагай был крупным мужчиной с темной кожей, его волосы, выбившиеся из-под головной повязки, уже поседели. Голубой бурнус изрядно поношен и сильно измят. Его презирали за то, что он иностранец, ибо приехал он из Свободного города Кеннильяра, но все торговцы редкостями знали, что он настоящий ученый и изучал древнее искусство задолго до того, как обстоятельства заставили его заняться торговлей антиками в Чаризате. Черты его лица отличались редкой выразительностью, и сейчас в темных глазах играла смешка, вызванная тем неловким положением, в которое попала супружница Арнота.
Что касается Хета, то он был крисом и стоял на социальной лестнице Чаризата еще ниже Сагая, так как родился в глубине Пекла. Хет был высок, худощав и мускулист, его длинные каштановые волосы отливали рыжим, кожа под лучами солнца стала совсем коричневой, а красивое, как он знал по обширному опыту, лицо не производило впечатления на жену Ар-нота, которая была профессионалом не хуже их с Сагаем.
Но все же Хет видел, что ее сопротивление слабеет. Гораздо мягче, чем раньше, он сказал:
— В верхних ярусах такие штуки покупают охотнее, чем дешевую воду. Ты сможешь перепродать ее там раньше, чем мы успеем дойти до Аркад.
— Или же мы уйдем и поищем место, где можно заключить сделку повыгоднее, — добавил Сагай, задумчиво хмуря лоб, будто вспоминая, к кому из конкурентов Арнота лучше обратиться в первую очередь.
Жена Арнота запустила пятерню в жесткие седые лохмы и вздохнула:
— Двадцать дней.
— Сорок, — тут же парировал Сагай.
Из глубины лавки послышалось ворчание, потом треск и звук, будто кто-то передвигает нечто тяжелое. По-видимому, сам Арнот готовился вот-вот появиться на публике. Жена его закатила глаза и сложила руки на своем сером рваном кафтане.
Человек сжал в руке обломки костей, думая про их бывшего владельца и про то, как неохотно тот расставался со своим имуществом.
Арнот появился в арке входа, ведущего в лавку, и злобно уставился на обоих продавцов из-под своих густых бровей, низко нависших над глазами. Он неспешно двинулся к изразцу. Когда он подошел к нему вплотную, Хет произнес:
— Бери за края.
Какое-то время Арнот молча изучал лицо Хета. Согласно легендам, цвет глаз у крисов меняется в зависимости от настроения. Сейчас глаза Хета посветлели и стали светло-зелеными. Опасность! Арнот осторожно поднял плитку за края и повернул ее так, чтобы свет, сочившийся сквозь красный навес, заставил цвета играть будто живые. Такие изразцы славились тем, что даже опытнейшие подделыватели редкостей не могли их скопировать. До того как Пекло распространилось на мир, такие плитки украшали фонтаны в домах Древних, и Арнот это хорошо знал.
Торговец подумал, потом осторожно опустил плитку на табуретку. Он показал жене кивком, что согласен, и она принялась рыться в кожаной сумке, висевшей на животе, в поисках нужных жетонов.
Что-то заставило Хета бросить взгляд на улицу.
Три человека наблюдали за ним из-за угла. Один носил длинные одежды и закрывал лицо чадрой, как это делают патриции. Остальные двое были в грубых рубахах и защитных кожаных штанах, какие носят грузчики в депо парафургонов. Патриций из высших ярусов, вдруг оказавшийся на этом рынке, мог быть только торговым инспектором.
