Диксон слабо застонал.
— Быть не может. — Он хотел залпом допить пиво, но поперхнулся. — Умоляю, приструни свою буйную фантазию. Им столько народу в доме не разместить. Или они намерены спать на лужайке? И кстати…
— Если верить миссис Недди, большинство гостей прибудут в воскресенье днем и в воскресенье же откланяются. Будут и пансионеры, не считая тебя. Джонс, например, приезжает в пятницу вечером — возможно, вас вместе привезут…
— Да я придушу этого паршивца прежде, чем сяду с ним в одну…
— Придушишь, придушишь, только не кричи так. Еще приезжает один из сыновей, со своей девушкой. А девушка учится в балетной школе. Вот тебе часто попадаются ученицы балетных школ?
— Я про таких и не слыхивал.
— Ну мало ли о чем и о ком ты не слыхивал. А зовут ее Соня Лусмор.
— Правда? Откуда столько информации?
— Недди, что он, что она, всю неделю только об этом и говорят.
— Воображаю. — Диксон попытался встретиться взглядом с барменшей. — Тогда, может, объяснишь, меня-то зачем позвали?
— На эту тему чета Недди предпочла не распространяться. Верно, ждут от тебя посильного участия. Во всяком случае, будет где проявить талант.
— Маргарет, ты не хуже меня знаешь: я не умею петь, не умею играть на сцене, вслух читаю как пономарь и, хвала Господу, не обучен нотной грамоте. Нет, тут все ясно. В определенном смысле это даже добрый знак. Уэлч хочет узнать степень моей артистичности, проверить, можно ли мне доверить преподавание в колледже. Ибо всякий, кто не способен отличить флейту от блок-флейты, ничего толкового не скажет и о ценах на крупный рогатый скот при Эдуарде Третьем. — Диксон закинул в рот семь-восемь луковичек.
— Насколько я понимаю, наш Недди уже стравливал тебя с высоким искусством.
— Стравливал. Но теперь, похоже, намечаются бои без правил. По-моему, он заигрался. Главное, я смысла не вижу. Во всяком случае, о пользе для моего общего развития речь не идет.
— Недди верует в прессу и радио как в катализатор интеллектуальной жизни провинции. Он этих идей в Манчестере понабрался, перед Пасхой. Не успел вернуться, как развил бурную деятельность.
— Не думает же он, что здесь за ним последователи толпами бегать станут?
— Откуда нам знать, что Недди думает? Пожалуй, манчестерскими идеями он прикрывает свои склонности. Тебе же известно — он просто одержимый.
— Слишком хорошо известно, — подтвердил Диксон. Он снова пытался поймать взгляд барменши. — Вот бы ты, Маргарет, попробовала выяснить, в какой сфере он хочет меня задействовать. Чтобы я уже начал обдумывать уважительные причины.
Маргарет накрыла ладонью его ладонь и проворковала:
— Можешь на меня положиться.
— Только вот как он вышел на Би-би-си и «Пикчер пост»? — зачастил Диксон. — Чем он их заинтересовал?
— Подозреваю, и Би-би-си, и «Пикчер пост» — на его совести. Или, может, на совести его девушки. Только давай не будем больше о них. Давай поговорим о нас. Нам столько нужно сказать друг другу, не так ли?
— Да, конечно. — Диксон попытался вложить в ответ максимум энтузиазма. Достал и прикурил две сигареты, купил еще пива — и все время думал, как Маргарет умеет быстро сменить и тему, и тон. Диксону хотелось выкрикнуть что-нибудь нечленораздельное, метнуться из бара и бежать, бежать, и отдышаться только в пригородном автобусе. Он радовался, что барменша так близко, — при ней Маргарет молчала, хотя продолжала стеснять его откровенными взглядами и даже коснулась коленом его колена. Диксон дернулся, но успел смягчить реакцию взглядом на настенные часы. Красная секундная стрелка плавно описывала круг за кругом, создавала иллюзию ускоренного течения времени. Две другие стрелки показывали пять минут десятого.
Барменша, крупная, смуглая, темноволосая, с тонкой верхней губой и близко посаженными глазами, отсчитывала сдачу, а Диксон думал, какая она славная, и как много у нее с ним общего, и как бы она тоже к нему прониклась, если бы узнала поближе. Со всей возможной неторопливостью он ссыпал медяки в брючный карман, взял со стойки коробку от сигарет, кем-то забытую, встряхнул. Коробка оказалась пустой. Рядом Маргарет глубоко вздохнула — такие вздохи неизбежно предшествовали самым скверным откровениям. Маргарет терпеливо ждала, пока Диксон переведет на нее взгляд; он в конце концов перевел, и тогда она сказала:
— Джеймс, тебе не кажется, что сегодня между нами возникла особенная близость?
Круглолицый мужчина, сидевший с другого боку, оторвался от пива и уставился на Маргарет.
— Наверно, это потому, что все преграды наконец рухнули. Я права?
Диксон счел вопрос риторическим и осторожно кивнул, почти готовый к аплодисментам невидимой аудитории. Разъяриться, швырнуть бокал в стену или наговорить Маргарет гадостей — вот бы сразу, в один прием, организм очистился от чувства ответственности. За такое глистогонное Диксон, кажется, все бы на свете отдал.
Маргарет наконец отпустила его взгляд и принялась всматриваться в бокал, будто искала там инородное тело.
— Знаешь, я даже надеяться на такой поворот боялась.
Последовала выверенная пауза.
— Может, посидим где-нибудь… где меньше народу? — Теперь тон был почти игривый.
Диксон промямлил что-то насчет хорошей мысли, они прошли от стойки в уголок (посетителей действительно прибыло).
— Извини, я на секунду, — сказал Диксон.
В туалете он думал, как было бы хорошо отказаться от двусмысленной роли миротворца и уехать, уехать прямо сейчас. Пяти минут хватит, чтобы по телефону наорать на Уэлча и коротко изложить Маргарет положение дел. Потом он соберет вещи. Лондонский поезд отправляется в десять сорок. При свете тусклой лампочки Диксона посетил несносный в своем правдоподобии образ, не дававший ему покоя с момента поступления на работу. Будто Диксон стоит в полутемной комнате, осматривает безлюдный переулок и упирается взглядом в колпаки дымовых труб, плоские, словно вырезанные из жести, на фоне розоватого закатного неба. Справа налево ползет большое облако. Образ нельзя было назвать чисто визуальным, ибо Диксону мнились еще и звуки — негромкие и неизвестного происхождения, и с необоснованной уверенностью спящего он чувствовал, что сейчас в комнату войдет некто уже виденный, только не живьем, а на картине или фотографии. Диксон знал также, что дело происходит в Лондоне, причем в той его части, где ему бывать не доводилось. Вообще за всю жизнь он провел в Лондоне от силы дюжину вечеров. Почему, недоумевал Диксон, его заурядное желание уехать из провинции в столицу обостряется и стряхивает заурядность от этой именно сцены?
Диксон вышел из туалета, не потрудившись придержать самозакрывающуюся дверь. Кто-то в знак протеста открутил пару шурупов, и дверь захлопнулась резко, чудом не попав Диксону по пятке. Эффект получился как от залпа артиллерии; узость коридора усилила впечатление. В баре вроде как вскрикнули. Более подходящего момента, чтобы выскочить на улицу и больше не возвращаться, не выпадало за целый вечер. Выяснилось, однако, что экономические соображения и жалость особенно сильны в сочетании; увенчанные же страхом — необоримы. Диксон открыл глянцевую от лака дверь и вошел в бар.
