Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 88
— Николай Федорович, разрешите полюбопытствовать!
— Рад быть полезным вашему благородию.
В голосе нескрытая издевка. Ну как же, белой кости черная потребовалась. Впрочем, цепляться за тон — бабье занятие. Рад, так рад.
— Вот скажите мне, отчего американец от нас отстал? Я понимаю, если бы мы ему трубу сбили…
— А не сбили, Евгений Иванович? Это вы зря. Так может, монитор нас просто отпустил? Пожалел нас, грешных?
— Не верю. И стрелял он до последнего, пока надежда попасть оставалась. И вообще… не хочется, чтобы все, кто погиб у пушек, зря пропали.
— А, так вы совесть убаюкиваете. Хорошее дело, но с ним — к попу. А меня увольте, ваше благородие.
Обычное титулование механик — сам вполне «благородие», даже «высоко…», целый подполковник по адмиралтейству — повторяет и подчеркивает. Намекает, душа трепетная. Мол, не будь ты монаршим отпрыском…
Все-таки Евгений попробовал продолжить разговор. Неужели все, что произошло за последние часы, — окончание похода, бой, политая кровью палуба, — ничего не переменит?
— Не только совесть… Мне, быть может, когда-нибудь придется стать на мостик броненосца. Потому…
Вот теперь с механика сползли и придурочное раболепие, и язвительность. Осталась злоба.
— Ну так и становитесь! Все, что потребно, начальство доведет… циркуляром. А там стойте себе на мостике да гоняйте черную команду внизу. Механиков, которым не то что самим до мостика не дослужиться, но даже детей в Морской корпус не определить, хотя новые правила приема два года как высочайше подписаны! Думаете, взялись за самую белую из черных работ, так своим стали?
Алексеев вздохнул. Да, вот вам и боевое братство. А все из-за глупых гардемаринских шуток. В другое время он бы держался от проказ подальше, но два месяца, наполовину заполненных штилеванием, во время которых решительно нечего делать, подвигли на шалости. Да, еще он готовился к экзаменам… а еще жертва попалась неправильная. Про то, что механик — лицо в кают-компанию скорее допущенное, чем принятое, будущий мичман тогда не подумал. Зато решил, что хозяин корабельных глубин так же скучает — машину не пускают, эскадра идет под парусами. Вот и развлек, как сумел.
Не подумал, что немолодой уже человек не оценит постель, наполненную сухарными крошками, которые через окно подал в закрытую на ключ каюту качающий воздух брандспойт. Не предположил, что тот узнает, кто додумался подсыпать горох в вентиляцию машинного отделения как раз перед очередной проверкой…
Со скуки бесились и другие гардемарины, и не все проказы минули стороной Николая Федоровича. Только шутки Алексеева изобретательней, внезапней. Да и «полировали» его адмирал с капитаном аккуратней, чем прочую молодежь. А потому нахал решил, что занимается делом вполне допустимым, и продолжил изводить жертву. До самого производства. Потом стало как-то не до скуки: в училище артиллерийское дело давали не настолько полно, насколько хотелось бы. Пришлось изучать наставления, бегать с просьбами разрешить практические стрельбы. И ведь дозволили! Пары разводить не разрешали, из-за чего от эскадры постоянно отставали то «Витязь», то «Алмаз», то «Варяг». Но одной туманной ночью кормовой плутонг флагмана потратил несколько половинных зарядов. И это тоже сказалось на отношении.
Возможно, если бы механик подал рапорт… да просто грохнул кулаком по столу в кают-компании и призвал распоясавшегося цареныша к порядку, все бы закончилось. Алексеев извинился бы, выходки — прекратились. Понятно, что рукопожатие под придирчивым взглядом капитана механику бы дружелюбия не прибавило, и отношения остались бы прохладными. Так с ним не детей крестить!
Вместо этого Николай Федорович вздумал примерить мученический венец. Обида, словно гной в нарыве, взлелеялась, загустела. Потом — разнос от грозного адмирала за то, что машина при обросшем за три месяца корпусе не смогла повторить результата сдаточных испытаний… Вот некстати заданный очень раздражающим человеком простой вопрос и вскрыл нарыв, точно скальпель. И что в результате? Мичман кругом виноват и более всего зол именно потому, что понимает — обиды старика справедливы.
— Можно и через циркуляр. Сегодня же напишу старшему артиллеристу рапорт с просьбой запросить у вас доклад по всем вопросам, касающимся воздействия вибраций и сотрясений на машину… Надеюсь, писать будете не так долго, как гардемарин Римский-Корсаков симфонию?
— Если будет команда — отчитаюсь. А теперь не оставите ли меня одного? Желаю, знаете ли, морем полюбоваться.
Как будто за два месяца, что машина стояла, не насмотрелся!
— Разумеется. Спасибо за беседу… ваше высокоблагородие.
Пощечина за пощечину, хотя рука не лупит по лицу наотмашь, а взлетает к козырьку. Четко… вот этому в Морском корпусе учат. Вместо машинных и артиллерийских практик. А еще ружейной стрельбе, штыковому, сабельному и ножевому бою. Неужели не прошли времена абордажей?
Запроса Алексеев писать не стал. Скорчил гримасу в убегающую за корму тьму — отражение терпеливого бунта старшего механика. От сердца сразу чуть отлегло. Ну, право, как можно взрослому человеку дуться на мальчишеские шутки?
Подошел к артиллерийскому офицеру и задал тот же вопрос. С просьбой разъяснить либо переадресовать механику. Тот лишь рукой махнул:
— Не стоит беспокойства. Может, машина тут ни при чем. Например, крошка от расколотого ядра в щели рубки попала, командира ранило, рука телеграф сдвинула на «средний» или «малый»… Еще башня Эриксона — штука нежная. Несколько хороших попаданий, и ее заклинит. От нас незаметно, а корабль получается почти беззащитным. Кстати, это — совершенно не повод домогаться внимания броненосцев. Если бы монитор подарил нам не две стальных болванки, а бомбы того же калибра… О! Приказ поднимают. Строй фронта, рассредоточиться, перехватывать к досмотру любые корабли. Кажется, пошла охота!
Русские корабли идут, как в лучшие времена парусного флота — раскинув крылья стакселей, что ловят каждое дуновение бриза. Поднявшаяся зыбь неприятно бьет в нос. Уголь нужно беречь для боя. Новый-то ждали в Нью-Йорке. А теперь шесть крейсеров Атлантической эскадры остались бездомными. Именно поэтому они рвутся на юг! Там зона блокады — Север пытается прекратить торговлю мятежных штатов. Там дымят броненосцы и пароходы, растянутые жидкой цепочкой возле портов Конфедерации, а чтоб дымить, нужен уголь. Несколько тысяч тонн в день — каждой из блокирующих эскадр. А значит, русская эскадра без топлива не останется.
Без топлива и без свежих газет. Вот «Алмаз» развернулся наперехват парусам на горизонте… Это в сравнении с «Невским» он плохой ходок, а любую коммерческую посудину догонит быстро. Вот клипер вернулся в строй, но от борта отделяется катер. Лихо, под полным парусом, несется к флагману. На фрегате некоторые даже испугались. Ведь бортом по воде чертит! Опрокинется!
Не опрокинулся. Подлетает к наружному трапу… замер. Но раньше, чем черная фигурка принялась взбираться на борт, с катера раздался звонкий мальчишеский крик:
Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 88
