И вдруг меня так бесцеремонно вырвали из этого восхитительного состояния. Конечно же, внезапное возвращение было болезненным и раздражающим. А еще мне предстояло вести долгий разговор о вещах настолько малозначительных, что я не могла сдержать своей досады на ни в чем неповинного абонента. Ему-то было невдомек, из каких удивительных странствий он меня выдернул, поэтому пришлось смириться с неизбежным и постараться сдержать раздражение. Очень скоро я нашла в скучном разговоре еще и хорошую сторону, так как могла спокойно размышлять над бесчисленными вопросами, которые меня занимали, совершенно не мешая своими занятиями собеседнику. То есть каждый занимался своим делом, он говорил, а я не слушала, пытаясь подумать. Но, к сожалению, кроме полученного удовольствия, мое путешествие не дало никакой мало-мальски путной информации. Эмоций, конечно, было море, но, кроме них, не было ничего, никакой серьезной ниточки, за которую я смогла бы потянуть. С таким же успехом я могла полностью погрузиться в телефонный разговор, все равно ничего внятного в мой изумленный мозг не приходило. Всей душой я рвалась обратно, в этот чудесный предзакатный час, мечтая вновь оказаться там, среди ярких красок, но слабенький голос разума потихоньку набирал силу, по мере того как я продолжала монотонный разговор, почти в него не вникая. Мне пришлось приложить немало усилий, чтобы призвать себя к бдительности.
Отныне мне придется действовать по принципу «больше информации — больше осторожности». Эйфория отступала, вновь открывая дорогу страху, мне совершенно не хотелось быть пойманной на преступлении, особенно сейчас, когда я только-только испытала вкус этого восхитительного напитка. Надо постараться как можно меньше привлекать к себе внимание Наблюдателей. И еще я подумала, что мне было неизвестно, как карали Наблюдатели за подобный проступок, так как о чем-то подобном я никогда не слышала.
«То ли такое никому никогда не приходило в голову, то ли от них просто не осталось никаких воспоминаний», — эта мысль вызвала мрачную усмешку.
Но лучше пока не зацикливаться на этом и просто предположить, что я первая, кто решился на подобную глупость. Другого выхода у меня все равно нет, отступать вроде бы уже некуда, прошло слишком много времени, чтобы можно было отговориться рассеянностью или еще чем-то в этом духе. К тому же я действительно впервые столкнулась с реальной возможностью переноса предметов. Этот так нежданно свалившийся на мою голову приятель утверждает, что он мог забирать предметы по своему желанию из измерений, которые он посещал. Еще днем раньше, если бы кто-нибудь стал рассказывать мне подобную историю, я бы обозвала его лжецом, но теперь, когда я сама притащила непонятно кого из места, неожиданно оказавшегося вдруг очень опасным, я была готова поверить и в еще более невероятные вещи.
Что же делать, длинный нос был причиной бед Буратино, и всем известно, что кошку сгубило любопытство, но только одна мысль о том, что я позволю этой истории проскользнуть мимо меня, вызывала яростный протест. Я переживала настоящее приключение, у меня было ощущение, что мне преподнесли великолепный подарок, эдакую разноцветную коробочку, перевязанную красивой ленточкой. А когда я приподняла крышку, там оказалась машина времени, позволяющая мне путешествовать. Так неужели нашелся бы тот, кто мог отказаться от этого? Можно сколько угодно твердить о благоразумии, о правилах и осторожности, но я никогда не поверю, что любой на моем месте не поддался бы на это великолепное искушение. Так что, хотя все это не совсем безопасно, я собиралась рискнуть и продолжить свое фантастическое приключение. Тем более в течение некоторого времени я могла чувствовать себя в относительной безопасности. По давней традиции считалось, что после испытания ученик нуждается в отдыхе, и ему был положен один день для полного восстановления. В этот период он был полностью предоставлен самому себе. Что мне делать потом, я пока не решила, но надеялась, что смогу как-нибудь выкрутиться, может быть, к концу этого срока мне уже все будет ясно, и ничего не понадобится предпринимать. Все равно сейчас я знаю слишком мало, только намеки на какое-то неведомое племя с их странной легендой и женское имя Алиенора. Если речь идет о трубадурах и славном юге, то мне в голову приходило только одно имя: если мне не изменяла память, то так звалась мать английского короля Ричарда Львиное Сердце. Но король мне был больше знаком по балладам о Робин Гуде, а что касалось его уважаемой матушки, то мне припомнилось, что именно она мирила своих царственных сыновей, когда они не могли поделить корону. К сожалению, это и все — слишком мало, даже совсем ничего. Так что вместо того чтобы томиться от любопытства, ломая голову над неведомыми загадками, приходилось набраться терпения и надеяться, что этот разговор, казавшийся бесконечным, когда-нибудь закончится и я смогу вернуться к прерванному рассказу, хотя он, пожалуй, больше напоминал мне фильм или компьютерную игру.
V
Не вздор, не вожделенье
Меня к возлюбленной влечет,
А величавой воли взлет.
Пейре Карденаль
Я не видел Алиенору несколько лет, и был просто поражен произошедшей с ней переменой. Девушки Юга созревают раньше их бледных подруг с холодного сурового Севера. Из нескладного, смышленого и непоседливого ребенка она превратилась в женщину невероятной, даже пронзительной красоты. Меня мало чем можно удивить, и я считал, что видел достаточно красавиц, чтобы какая-либо из них смогла произвести на меня такое впечатление. Восхищенный и изумленный, я пристально рассматривал ее, пытаясь разгадать тайну ее поистине магического очарования. Прошло немало времени, когда я, наконец, понял, что дело было не в цвете ее великолепных рыжих волос, светящейся коже и восхитительной фигурке. Самым главным, конечно, была ее внутренняя сила, с трудом сдерживаемая энергия, которая окутывала ее переливающимся, светящимся одеянием. Темные глаза ее излучали мягкий свет, а на губах играла лукавая улыбка. Плутовка явно наслаждалась впечатлением, которое на меня произвела, прекрасно сознавая, как она хороша. Удивительно грациозно, почти не касаясь маленькими ножками великолепных восточных ковров, лежащих на полу, Алиенора стремительно пересекла залу.
— Дядюшка Анри, — радостно воскликнула она, наградив нежным поцелуем и на секунду прижавшись ко мне.
Видит Бог, я никогда не испытывал более сладостного мгновения, хотя я сомневаюсь, что кто-нибудь мог бы похвастаться таким же числом побед над прекрасными сердцами. Я восхищался ею и понимал, что любые слова были полной бессмыслицей, а она с чисто женской проницательностью читала все в моих глазах. Да, воистину девушки Юга взрослеют даже слишком рано.
— А ты совсем не меняешься, — с удивлением отметила она.
Тут уж пришел мой черед усмехаться и лукаво щуриться. Это было правдой. Движение времени почти не имело надо мной власти, это была еще одна особенность, связанная с моими путешествиями между мирами. Дело в том, что я совершал свои прыжки, оседлав «коня времени», и, конечно же, мне пришлось научиться обращаться с этим норовистым созданием. Время, этот враг людей, стало для меня другом и союзником. И я с естественной легкостью менял свою внешность, что, несомненно, было весьма полезно, ведь никогда не знаешь, куда тебя занесет неугомонный характер и переменчивая фортуна. Мне было достаточно нескольких минут для придания своей внешности черт, характерных для любого возраста, выбор всегда оставался за мной. По вполне понятным причинам я крайне редко выступал в роли почтенного старца, но несколько раз солидные черты поистине спасли мне жизнь. Бывало очень забавно видеть какого-нибудь всклокоченного мужа моей возлюбленной дамы, когда он врывался в комнату, размахивая кинжалом или еще чем-нибудь острым, и видел свою жену в обществе седобородого старца, отечески наставляющего ее, и искреннее изумление этого старца, пораженного тем, что его столь невежливо и даже грубо прервали. Также редко я использовал и совсем юношескую внешность, справедливо полагая, что детские черты малопригодны для настоящего мужчины. Так что, кроме редких случаев, мой внешний облик обычно колебался в периоде зрелого мужества. И в каждом отдельном случае я, как гениальный скульптор, с наслаждением создавал уникальное творение. Так что я не зависел, как большинство несчастных, от возрастных перемен, и мог свободно придавать своей внешности те черты, которые были необходимы мне в том или ином случае.
