– Да, – подтвердил Робби. Улыбка сошла с его лица. – Я его не знал, он был довольно стар. Такой прочный шотландский купец. Когда леди Фиа убежала с ним, это вызвало такой шум в обществе.
– Она с ним убежала? – Это казалось совсем нелогичным. Почему? Зачем Фиа бежать с каким-то неизвестным шотландским купцом?
– Да, пожалуй, через месяц, как она появилась в свете, – продолжал Джонстон. – Я точно знаю, что у нее было три предложения, прежде чем она решилась выйти за Макфарлена.
– А он был богат? – с иронией поинтересовался Томас.
– Исключительно богат.
Пип обернулся. Похоже, он прислушивался к их разговору.
– Есть только одна причина, по которой леди Фиа могла бы с кем-то сбежать. Очевидно, она полюбила этого человека.
– Да, конечно, – поддержал Пипа Джонстон.
– О, несомненно! – добавил Робби.
Пип сердито кивнул и опять устремил взгляд на Фиа.
– А как Карр воспринял новость, когда узнал, что его дочь сбежала? – спросил Томас.
Ноздри Робби расширились, будто он почувствовал неприятный запах.
– Да что-то не могу вспомнить. Макфарлен и Карр стали близкими друзьями и были просто неразлучны в последнее время.
– Леди Фиа, должно быть, очень радовало, что между ее отцом и мужем было такое согласие, – высказал предположение Томас.
– Трудно сказать. Ведь леди Фиа никогда не приезжала в Лондон. Она жила очень замкнуто и с тех пор, как вышла замуж, избегала общества. Провела пять лет в поместье Макфарлена. Боже, как она, наверное, ненавидела эту глушь. – Джонстон вытянулся вперед и, посмотрев на спину Пипа, перешел на шепот: – Но уж если называть вещи своими именами, она вернулась в общество за два месяца до окончания официального траура.
– Кто может обвинить ее в этом? – сердито проговорил Пип. Джонстон вздохнул и закатил глаза кверху, словно спрашивая небеса, каким образом юноша обладает таким тонким слухом. – Женщина такой красоты, как она, – продолжил Пип, – сидит в каком-то лесу, в глуши, без поклонников, которые бы ею восхищались. Конечно, со стороны Макфарлена было просто отвратительно держать ее взаперти.
– Совершенно с вами согласен, – поддержал его Робби.
– Да, я думаю то же самое, вы высказали мои мысли вслух, – заявил Джонстон.
Томас не хотел спрашивать, но в его голове зародилось подозрение, которое не дало ему промолчать.
– А она была рядом с Макфарленом в его последние часы?
– Именно в этом заключается вся трагедия, – вмешался Пип. – Макфарлен был в Лондоне, а она находилась в Шотландии.
Стало быть, она не убила его.
– Верно, – подтвердил Джонстон, – Макфарлен был здесь с лордом Карром. Вот этого человека и следует обвинить в убийстве.
Убийство! Томас напрягся.
– Почему вы так говорите, Джонстон?
– Карр принуждал его вести разгульную жизнь. Он таскал его по всем кабакам и игорным домам, а Макфарлен был уже не в том возрасте, чтобы выдержать такую напряженную жизнь. Было видно, как Макфарлен просто сгорает. Со стороны лорда Карра это была просто подлость.
– Что бы ни сделал ее отец, это не должно бросать тень на репутацию леди Макфарлен. Она не виновна! – воскликнул Пип.
– Совершенно верно, – поспешил подтвердить Робби. «Не виновна или более предусмотрительна, чем ее отец?.. – спросил себя Томас. – Нет-нет! Нельзя так думать. Нельзя переносить на нее все, что я думаю о ее отце, – рассуждал Томас. – Вполне вероятно, что действительно старик Макфарлен бездумно пытался ухватить за хвост свою ушедшую юность. Вот его сердце и не выдержало».
– Простите, джентльмены, – коротко поклонился Пип, – но я должен выразить свое почтение леди Фиа.
– И я, пожалуй, с вами, – присоединился к нему Джонстон. Он обнял молодого человека за плечи, и они стали пробираться через толпу, о чем-то весело болтая, по пути. У самого выхода из зрительного зала Джонстон оглянулся и весело подмигнул оставшимся.
– Ну и горячую голову ты взял под свое крыло, Донн, – рассмеялся Робби. – Ему следует научиться контролировать свои чувства, особенно если он увлекается такими дамами, как леди Фиа.
– С чего бы это?
– Леди Фиа – известная сердцеедка. Половина общества не пускает ее даже на порог, зато другая забрасывает приглашениями. Пожалуйста, Донн, отвлекись немного от кораблей и доков, обрати внимание на то, что происходит вокруг.
– О, извини! – отозвался Томас. – Я полагал, что нахожусь здесь для того, чтобы заниматься твоим грузом, если правильно помню.
– Да, конечно. Но я разрешаю тебе сделать исключение и немного повеселиться. Дело в том, что за последние месяцы Черный Бриллиант, я говорю о леди Фиа, стала причиной не менее четырех дуэлей.
– Четырех?
– Да, четырех, – подчеркнул Робби.
– Теперь я понимаю, что ты хочешь сказать, Робби. Я обязательно поговорю с молодым Пипом, когда он вернется, и попрошу его быть более осмотрительным. – В голосе Томаса звучала ирония.
– Ты прав, конечно, – вздохнул Робби, – когда это молодежь прислушивалась к советам, особенно если речь идет о сердечных делах. – Он покачал головой. – Ты помнишь свое первое увлечение, Донн? Я свое увлечение никогда не забываю. Лесси Картер звали ее.
Томас молчал. Ему нечего было сказать. Когда ему исполнилось тринадцать лет, его уже взяли в плен за то, что он поднял оружие против войск лорда Камберленда, когда те пришли на север объяснить шотландцам, что такое восстание. Его старший брат Джон был повешен и четвертован за предательство.
Томас был еще слишком мал, и только поэтому его пощадили. Его отправили в тюрьму, а потом на грузовом судне в Вест-Индию, где не было ни праздников, ни карточных вечеринок, ни маскарадов, ни флиртов за обеденным столом. Единственные женщины, которых он там знал, находились в таком же страшном положении, как и он. Для них несколько часов отдыха было пределом мечтаний. Но даже тогда, в тех страшных условиях, Томас не путал отчаяние с любовью. Правда состояла в том, что у него никогда не было первой любви. Он вообще никогда не любил.
– Твое нежелание называть вещи своими именами меня удивляет, мне обидно, – продолжал Робби, меняя тему и оглядываясь. – Твой юный друг все же сумел пробиться к своей богине и встать рядом, – рассмеялся он, – хотя, похоже, он был бы счастлив броситься к ее ногам.
Томас поднял бинокль к глазам. Фиа держала Пипа за руку то ли из жалости к нему, то ли, цинично подумал Томас, из боязни, что, если она отпустит ее, юноша непременно выпадет из ложи. Она искренне улыбалась Пипу. Джонстон прав. Она не прибегает ни к каким уловкам. Ее манера держаться, выражение ее лица – все очень просто. Томас мог поклясться, что она приветствовала Пипа как хорошего друга. Томас опустил бинокль, глаза его сузились. Какую выгоду она надеется извлечь из знакомства с Пипом?
