Немца он швырнул за стрелку, в темноту.
Где-то тут он снимал туфли. Александр начал шарить руками, нашёл свою обувь, обулся. Вот теперь он готов воевать!
Александр сделал несколько шагов в сторону Мыколы, однако паренёк сам вышел ему навстречу.
— Дядько, ну что?
— Я же приказал — меня ждать.
— А вдруг тебя уже убили?
— Тогда тебе уходить надо было.
— Нет уж, я бы гранаты кинул, — парень показал связку гранат в руке.
— Давай их мне, а сам уходи отсюда. И чем быстрее, тем лучше — сейчас здесь будет жарко. Смотреть можно, но издалека.
Парень нехотя отошёл.
— Да уходи же ты, мешаешь, — свирепо прошипел сквозь зубы Саша. А сам повернулся и побежал к стрелке.
Положив связку гранат под фонарь, чтобы было видно, он подобрал винтовку, бросился к немцу, расстегнул на нём ремень с подсумками и нацепил их на себя. Потом подхватил связку гранат и, не таясь, побежал вдоль эшелона. У третьей от хвоста цистерны остановился и повернул в сторону. Пожалуй, хватит.
Саша сорвал с плеча винтовку, на затыльнике затвора перекинул флажок предохранителя, передёрнул затвор и тут же выстрелил в середину цистерны. Почти сразу же раздался журчащий звук, остро запахло бензином.
На здании станции вспыхнул прожектор, завыла сирена.
Саша взялся за связку гранат, открутил фарфоровую пробку в рукоятке и дёрнул её. Услышав щелчок взрывателя, что было сил швырнул гранаты к цистерне и упал ничком.
— Двадцать пять, двадцать шесть, двадцать семь, — шептал он, считая секунды.
Раздался взрыв, ослепило вспашкой.
Честно говоря, Саша ожидал большего. Но от пламени взрыва воспламенился вытекший из пробитой цистерны бензин. Скоро здесь будет бушующее, всепожирающее пламя, настоящий ад.
Со стороны вокзала слышались крики, топот бегущих солдат. Саша подхватил с земли винтовку и бросился бежать прочь от станции. Увидеть его за стеной бушующего пламени было невозможно, и он бежал по тропинке не скрываясь.
Пробежать успел метров триста, когда из кустов его окликнул знакомый голос:
— Дядько, ты жив?!
И столько было радости и ликования в его голосе, что Саша остановился.
— Уходи, Мыкола. Тебе сейчас со мной нельзя — опасно.
— Я с тобой воевать хочу!
— Не могу тебя с собой взять — один я. Иди домой, мать, небось, переживает. Давай завтра встретимся у Белого озера. Знаешь такое?
— Знаю.
— Тогда вечером.
— Не обманешь, дядько?
— Слово даю!
Паренёк сорвался с места, пересёк пути и исчез в лесу. Опасно втягивать его во взрослые игры, но с Сашей он хотя бы под контролем будет. Паренёк боевой, рвётся немцам насолить, и сам по глупости куда-нибудь влезет.
Саша обернулся. Полнеба было освещено заревом. Потом раздался взрыв, за ним — ещё один. Вверх взметнулось пламя. «Всё, разгорелось, теперь не потушат! — злорадно подумал Саша. — Не зря день прошёл. Теперь надо сматываться, и как можно скорее».
Саша бежал по дороге, пока не споткнулся о корень дерева и упал. А после удара в мозгу как высветило: чего же он прямиком в Богдановку бежит? Или совсем забыл все премудрости, которым учили в спецназе? Насколько помнил Александр, слева от дороги была небольшая речушка. Вот туда он и направился.
Память его не подвела, речушка оказалась именно там. Метра четыре шириной, едва по пояс, да и то не везде. По ней и пошёл Саша. Кто его знает, вдруг у немцев есть собаки? А у него на такой случай даже махорки нет — следы посыпать. Едва не прокололся. «Старею, всё забыл!» — укорял себя Александр.
Так он шлёпал по воде не меньше километра, а совсем перед селом выбрался из реки, весь мокрый. Потихоньку пробрался в свой сарай, повесил сушиться на верёвку мокрую одежду, сам же улёгся на дерюжку и — спать. И так от ночи едва половина осталась, да и устал с непривычки.
Проснулся он от ударившего в глаза света. Открыл глаза и зажмурился: дверь распахнута, и в лицо солнечный свет бьёт. А в дверном проёме Олеся стоит, и тоненькое платье солнечные лучи насквозь пронизывают, не скрывая фигуры. Аж залюбовался Саша, не в силах оторвать взгляда от грациозного стана юной девушки.
— Поднимайся, родственник! Уж солнце давно встало, лентяй!
Взгляд девушки упал на верёвку с сохнувшей одеждой. Олеся подошла, пощупала влажные брюки и рубашку, спросила недоумённо:
— Сырая-то одёжа отчего? Дождя несколько дней не было.
— Оступился в ручей вчера вечером, — только и нашёл что сказать ей в ответ Саша.
Он присел на дерюжке и пяткой старался как можно незаметнее протолкнуть подальше в окно винтовку, приклад которой предательски выглядывал.
— Хм, ну ладно. Умывайся, и идём завтракать.
Олеся вышла, а Саша перевёл дух. Впредь надо быть аккуратнее. А если бы кто чужой вошёл?
Он ногой протолкнул винтовку подальше в окно — после завтрака надо найти ей удобное укрытие. На улице её не спрячешь — заржавеет, если дождь пойдёт. А без оружия нельзя. Великовата винтовка, пистолет бы раздобыть. А уж автомат — так совсем красота. Только доставать их придётся с боем, просто так их никто не отдаст.
Пока он умывался во дворе, подошла Олеся.
— Вот, возьми отцову одежду, пока твоя сохнет.
— Спасибо!
Саша натянул старые штаны и застиранную почти до белизны, но без дырок, рубашку. Оглядел себя: сгодится, теперь от местного не отличить, а то джинсы выделяли его среди местных, а ему, наоборот, надо с ними слиться.
Они поели драников, запили молоком.
— В лес пойду, за дровами, — поблагодарив Олесю за вкусный завтрак, заявил Саша, Взяв верёвку и топор, он отправился в лес, только сегодня — в другую сторону. Необходимо было изучить все подходы к деревне, чтобы не заблудиться ночью.
Александр прошёлся по лесной дороге, запоминая повороты и укромные места — вроде вывороченного пня.
Свалив дерево-сухостой, он порубил его на куски и, связав вязанку, понёс к дому Олеси.
Едва он подошёл к сараю и свалил вязанку с плеч, как из избы выскочила Олеся.
— Ой, а я новость услыхала! Представляешь, у немцев в Ловче целый эшелон сгорел. Взрывалось и горело ужас как! Говорят, даже в Дубовке и Борках зарево видно было.
Олеся наклонилась поближе к Александру и прошептала:
— Говорят, партизаны… Целый отряд налетел на станцию. Немцев постреляли, а эшелон сожгли.
— Да ну, враки! Откуда тут партизанам так быстро взяться? Война всего две недели идёт. Наверное, наши с самолётов разбомбили.
— Ага, как же! — горячилась Олеся. — А почему никто самолётов не слыхал? — Она посмотрела на Александра, как на неразумное дитя, пожала плечами и ушла в избу.
