Я поворачиваю руку так, чтобы экран теркома оказался перед глазами. Установка по умолчанию — аудио. Мой собеседник тоже не любит показывать личико тем, кого может вызвать лишь в режиме «общий».
— Парис? — спрашивает невидимая собеседница.
— Да… — отвечаю я совершенно больным голосом. — Ты мне срочно нужна. Можешь выйти в вирт, прямо сейчас?
— Зачем? — прикидывается дурочкой Афродита.
— Мне очень плохо. Я должен немедленно тебя увидеть!
— Нет проблем. Но не в вирте, а в реале. Идет?
— Мне все равно где. Только быстрее, ладно?
— Напротив выхода из метро «Каширская» — того, что ближе к институту онкологии, — тебя будет через полчаса ждать черная «Волга». Подойдешь к ней, спросишь у водителя, не продается ли эта тачка. Ответ будет — «За шестнадцать с половиной косых». Садись, тебя привезут куда нужно. И не забудь: у тебя на теркоме должно быть не меньше тысячи рублей. Иначе тебе будет еще хуже. Ты все понял? Повтори пароль!
Все тем же полумертвым голосом я повторяю пароль и отзыв.
Шофер черной «Волги», коренастый крепыш лет тридцати, петляет по улицам, посматривая в зеркало заднего обзора: боится хвоста. Не догадывается, что нас ведут по маячку, вмонтированному в мой костюм. Я, полулежа на заднем сиденье, инсценирую ломку. Видиков в Управлении показали достаточно, изобразить предсмертную степень страдания — никаких проблем!
Если в зеркало шофер посматривает с опаской, то на меня — брезгливо, как на вонючего бомжа.
Значит, хорошо работаю, убедительно.
Притон — обычная трехкомнатная квартира. Таких в Москве сотни тысяч. Из всей обстановки — только большие удобные кресла, по пять-шесть в каждой комнате. Некоторые заняты, некоторые пусты.
Бандерша, женщина лет сорока, с отчетливыми, словно у молодого юнкера, усиками над верхней губой, брезгливо указывает шоферу:
— Этого сюда… Что-то у него ломка раньше обычного началась. Мы его не потеряем?
Кажется, я немного перестарался. Не беда, никому и в голову не придет, что человек, уже попробовавший виртаина, может остаться адекватным, может лишь прикидываться, будто у него ломка, может сохранить волю.
— Мы его первого оформим, — проявляет милосердие шофер.
Мне надевают шлем, но его щиток-экран, похожий на мотоциклетный, пока прозрачен.
— Быстрее! — тороплю я.
— Ишь ты! Вначале нужно заплатить, — уличает меня Афродита в мошенничестве. — Тысяча рябчиков на коме есть?
— Есть, есть! Ровно тысяча! Быстрее!
Бандерша скачивает с моего теркома деньги.
— Мог бы и весь счет принести… — ворчит она. — Меньше возиться бы пришлось.
— Ну да… а вы бы все сразу скачали — и что тогда?
— Ну, помучился бы чуток… — пожимает плечами бандерша и включает виртаин.
Перед моими глазами начинают мельтешить разноцветные полосы. Убедившись, что программа пошла, бандерша отходит к соседнему креслу. Я же, уверенный, что за мной никто не наблюдает (да и кому интересен человек, лицо которого наглухо закрыто шлемом, а руки мертвой хваткой вцепились в подлокотники кресла?), закрываю глаза.
И не потому, что берегу от истощения нервную систему, боюсь раньше времени сойти в могилу и все такое. Просто этот калейдоскоп меня раздражает.
А вот слух я не отключаю — иначе не смогу определить момент, когда виртаин закончится и нужно будет разыгрывать следующую картину спектакля. Но я меняю диапазон слышимых частот так, чтобы аудиотрек виртаина был приглушен. Человеческие голоса звучат при этом немного забавно, вроде как все залезли в большие бочки и переговариваются, зажав пальцами носы. Но речь достаточно разборчива.
— Куда этого? — спрашивает очередной шофер, доставивший очередную жертву.
— К окну. Пусть в последний раз посмотрит на белый свет, когда оклемается.
— У него что, уже дубль пусто?
— Нет! Я еще достану денег! Мне только двадцать семь рублей не хватает! волнуется какой-то мужчина.
— Не переживай, покойничек! — ласково отвечает ему бандерша. — В этот раз ты получишь дозу и за неполный юнит. Но зато в следующий — если он, конечно, будет — тебе придется принести и юнит, и долг. Иначе не видать и не слыхать тебе виртаина, как своих детей.
— Почему же? Дети живут вместе со мной, я их очень люблю! — с достоинством отвечает мужчина.
— Жили, покойничек, жили! — поправляет его Афродита. — Вряд ли они будут ходить на твою могилку. Ведь ты профукал все деньги и пустил их по миру. Так?
— Я еще заработаю! У меня хорошая специальность! — обещает невыполнимое мужчина и замолкает — видно, ему включили виртаин.
— А этого увози. И до самого дома, до дверей. Будут приставать — скажешь, пьяный.
— Да знаю я… Не впервой.
— Ты, главное, на хвосте кого-нибудь не притащи. Проверяешься?
— Как учили.
— На, выпей, покойничек! Это тебя подкрепит!
Видно, бандерша дает выпить только что принявшему виртаин «покойничку». Слышится звук льющейся водки, совершенно не похожий на таковой в стандартном звуковом диапазоне. Только я, с моим опытом, и могу отличить его в шумах дыхания нескольких человек.
Это Афродита устраивает прикрытие на случай, если полиция заинтересуется, где «покойничек» принял дозу виртаина, и попытается установить слежку. Но за пьяницей никто следить не будет, это они верно рассчитали. Отличить человека, только что принявшего виртаин, от обычного алкаша, едва стоящего на ногах, довольно сложно — тем более когда от виртаиниста разит спиртным. В третьем отделе, правда, есть специалисты, но эффективность их работы низкая. Вынюхивать виртаин в вирте — надежнее.
Одного «покойничка» увозят, другого привозят. Ишь как они слаженно работают. Прямо-таки конвейер по изготовлению покойников и — реже — покойниц.
Жаль, что его придется уничтожить. Но Афродита сама виновата. Не надо было дважды использовать одну программу-обходчик.
Впрочем, кто такая Афродита? Всего лишь бандерша, содержательница притона. Наверняка виртаин ей устанавливает кто-то другой. Выйти на установщика — вот наша задача. Сделать это будет посложнее, чем выследить притон, но сделать придется. Отдел давно не брал с поличным даже установщика, не говоря уже о дистрибе и тем более о лицензиате. Но последние вообще неуловимы. До сих пор не знают, сколько их — несколько десятков или всего два-три на весь вирт и реал, вместе взятые. Я имею в виду — в Винтерполе не знают.
И не узнают никогда.
Услышав заключительный аккорд, я разжимаю пальцы. Почти тут же Афродита снимает с меня шлем. Я имитирую блаженство и полный упадок сил. А еще — жгучую тоску по ушедшему счастью.
Афродита и шофер помогают мне подняться с кресла.
