– Очередная годовщина, верно?
«Не ожидала, что ты об этом вспомнишь, Джейс. Последний раз ты это видел много лет назад. Еще до Рио. До того, как ты меня бросил». Я кивнула, закусив губу. Странно, раньше я не позволяла себе так нервничать.
– Да. Я рада, что мы вернулись домой, но… я не могу туда не пойти.
Он кивнул.
– Я заскочу к Черку выпить рюмочку, потом поеду домой.
Он подмигнул мне и лучезарно улыбнулся – о, эта знаменитая улыбка Джейса Монро! Женщины от нее таяли; у него никогда не было недостатка в поклонницах, до тех пор – как любил он повторять, – пока не появилась я.
– Может, я даже напьюсь, и тогда уж, так и быть, пользуйся моментом.
Черт бы его взял, он заставил меня улыбнуться.
– Ага, в твоих мечтах. Иди домой, я немного задержусь. Не слишком напивайся.
– Разумеется, – пожав плечами, ответил Джейс и направился к выходу.
Мне так хотелось пойти вместе с ним, шагать рядом с ним по улице, но я не двинулась с места и закрыла глаза. Правая рука сама поднялась и дотронулась до знака на плече. Кажется, его покалывает сильнее, чем прежде?
«Перестань, Данте. – Это вновь заговорила моя совесть, – Джафа больше нет. Учись жить без него».
«Я учусь, – ответила я своей совести. – Оставь меня в покое».
Она затихла, чтобы вскоре вернуться и снова меня мучить. Я потерла плечо кулаком, поскольку скрюченные пальцы не слушались. Хорошо хоть ожог на плече больше не болит. Только там…
Уже в который раз я спрашивала себя, почему этот знак не исчез вместе со смертью Джафа. Правда, оставил его мне Люцифер, а не Джаф.
Честно говоря, от этой мысли становилось не по себе.
Когда я спустилась на лифте и вышла на улицу, прищурившись от серенького дневного света, Джейса уже нигде не было видно. На тротуарах блестели лужи, по которым, вздымая тучи брызг, проносились воздушные авто и велосипеды; по земле эти машины двигались намного медленнее. Вокруг было полно народу, в основном нормалов, спешащих по своим делам; все псионы, скорее всего, давно уже спали. Я решила немного пройтись. Как это приятно – идти по улице, болтать руками, встряхивать заплетенными в косу волосами и слушать собственные шаги. Булгарова надежно заперли в тюремной камере; плата за его поимку плюс те пятнадцать процентов, о которых я сообщила Трине, наверное, уже перечислены на счет Джейса. Я в деньгах не нуждалась – Люцифер наградил меня весьма щедро. Даже теперь, когда я привыкла к своему богатству, меня по-прежнему передергивало, когда я заполняла счета или запрашивала компьютер о состоянии своей наличности. Кровавые деньги, плата за жизнь, которой играл Люцифер, втянувший в эту игру и меня, чтобы покончить с Сантино.
Я должна была отомстить. Люцифер по-прежнему держал меня на поводке и из-за дочери Дорин, и из-за Джафримеля. Заставить его рассчитаться за все я, конечно, не могла, но попытаться все же стоило. Он передо мной в долгу, а я в долгу перед мертвым демоном, которому обязана жизнью.
Я поморщилась. В Сент-Сити моросил мелкий дождь. Может быть, Князь тьмы по-прежнему за мной наблюдает.
Я не должна ему ничего, и, может быть, именно этого он и добивается: положить конец всей этой истории.
«Думай о чем-нибудь другом, Данте. Тебе есть о чем подумать. О Джейсе, например».
Ради меня Джейс порвал с семьей Моб, отказавшись от всего; просто взял и передал руководство компанией своему заместителю, подписав все нужные документы. Вот так – после долгой и жестокой борьбы, когда он уже вплотную подошел к созданию собственной семьи, Джейс все бросил и оказался на пороге моего дома.
«Данте, у тебя просто дар думать о том, что хочется поскорее забыть».
Чтобы добраться до пересечения Седьмой и Черри, мне понадобился час. Купив в уличном киоске букетик желтых маргариток, я остановилась на южной стороне улицы, под навесом бакалейного магазина, построенного два года назад. Когда-то, когда еще был жив Льюис, здесь находился книжный магазин.
Сердце забилось; его стук отдавался в висках и горле, словно я опять начала охоту. Дрожащей рукой я судорожно сжала цветы; зашуршала пластиковая обертка, и веселые маргаритки закивали мне своими желтыми с черной серединкой головками. Приходить сюда каждый год было мучительно, словно я должна была совершать некое покаяние, хотя, с другой стороны, кто еще мог вспомнить о нем, кроме меня? Льюис был совсем одинок, его семьей были мы, дети-псионы, к которым он относился как к родным. Я тоже была совсем одинока, и Льюис заменял мне семью до тех пор, пока мне не исполнилось тринадцать.
И если во мне было хоть что-то, чем я могла бы гордиться, то только благодаря Льюису.
Воспоминания – это проклятие псионов. Методы маги, с помощью которых они тренируют память, необходимы и в то же время беспощадны. Наша тренированная память должна хранить каждую деталь, каждую подробность любого события, магического круга, рунной вязи, страницы текста. Все это крайне необходимо при совершении Великого заклятия, где все должно быть строго на своем месте и в свое время, но это же превращает жизнь псиона в пытку, когда ему хочется о чем-то забыть.
К счастью, плечо у меня больше не болело. В этой части города людей почти не было, лишь редкие прохожие заскакивали в бакалейную лавочку, чтобы купить выпивку или пачку сигарет. Я же тихо стояла на углу улицы, прижавшись к стене, и вспоминала.
В качестве особого поощрения он повел меня в книжный магазин, и в тот солнечный и не по сезону теплый осенний день мне казалось, что металлический ошейник сдавливает шею не так сильно. В воздухе висел пряный запах сухих листьев, а небо было невероятного синего цвета, каким оно бывает только осенью. Эта синева резала глаза, в ней можно было утонуть. Льюис торжественно водрузил на свой крючковатый нос очки, и мы отправились на прогулку. Я не цеплялась за его руку, как раньше, когда была совсем маленькой; за последние годы я вообще стала значительно более самоуверенной. Мне так хотелось рассказать ему о том, что творилось у нас в школе, но мне не хватило духа.
Мы шли по улице, и Льюис спрашивал, что я думаю о книге, которую он дал мне почитать, – это был Цицерон; потом он сказал, если я хорошо сдам теорию магии, он даст мне почитать еще и Аврелия. «А как тебе понравился Овидий?» – спросил он, при этом его дешевая футболка и джинсы просто лучились радостью и удовольствием. Льюис никогда не одевался, как подобало социальному педагогу, и за это я любила его еще больше. Именно он подарил мне мое имя и привил любовь к книгам. Именно из-за него в голове двенадцатилетней девчонки рождались самые невероятные фантазии, например, что Лью – мой отец, который давно ждет подходящего момента, чтобы мне об этом сообщить.
«Очень понравился, – ответила я, – только этот человек не может думать ни о чем другом, кроме женщин. Как все мужчины». Льюис почему-то рассмеялся, а чему он смеялся, я поняла, только став взрослой. Тогда же я смеялась вместе с ним, радуясь, что ему весело и что ему хорошо со мной.
