— Да, — продолжал Юдин, — другие проблемы, другие вопросы… Разве есть время, чтобы ломать голову над тем, что же произошло с маленькой группой туристов в лесу пятьдесят лет назад… Но знаете, не всегда было так. Тогда все только об этом и говорили.
— Вы имеете в виду в Екатеринбурге — то есть в Свердловске?
Старик кивнул:
— Общественность была возмущена, пыталась докопаться до истины, несмотря на старания властей замять все это дело. Об этом много говорили, несмотря на то что было рискованно.
— Рискованно?
Юдин слегка усмехнулся:
— Думаю, вы слишком молоды, чтобы помнить сей факт, но если нам давали понять, что какие-то темы лучше не затрагивать, то лучше их было не затрагивать. Вот так вот. Но, как я уже сказал, люди были возмущены, они не могли молчать.
— Поначалу думали, что Дятлова и остальных убили манси, так?
Юдин раздраженно махнул рукой:
— Какие манси? Манси — безобидные люди, они бы такого не сделали. В любом случае, Возрожденный сказал, что человек не может нанести подобные увечья…
— Извините, кто это — Возрожденный?
— Это судмедэксперт, обследовавший тела. Господи, вы и вправду начитались только общих фактов.
Виктор улыбнулся и пожал плечами: что есть, то есть.
— По другой версии их настигла снежная лавина…
И снова Юдин рассмеялся своим неприятным смехом:
— Молодой человек, позвольте предположить: вы не часто бываете на природе, так?
— Да. Как вы догадались?
— Потому что все, кто хотя бы немного знают эту местность, ни на секунду не поверили в эту чушь. Во-первых, горы здесь низкие и пологие, а крутизна склона, на котором был разбит лагерь, была не больше пятнадцати градусов.
— И поэтому лавина не могла возникнуть?
— Конечно, нет.
— А как же увечья? — упорствовал Виктор. — Похоже на то, что был очень сильный удар. У Дубининой не было языка — разве она не могла перекусить его себе во время удара лавины?
— Нет.
— Почему нет?
Юдин не ответил и опустил взгляд на потертый ковер на полу — и сразу стал похож на старого усталого человека с грузом воспоминаний.
— Юрий Ефимович?
— Я общался с Возрожденным во время расследования, хотя не должен был — меня предупреждали, — но я разговаривал с ним, потому что хотел выяснить правду. И он рассказал мне кое-что о Людмиле…
Он замолчал и провел дрожащей рукой по своим редким волосам. Голос его начал срываться, как будто он сдерживал слезы.
— Что он вам рассказал? — почти шепотом спросил Виктор.
— У Людмилы отсутствовал не только язык. Вся ротовая полость исчезла.
Виктор несколько секунд недоуменно смотрел на Юдина.
— Как это исчезла?
Юдин поднял глаза на собеседника.
— А как еще прикажете это называть? — резко спросил он. — Ротовая полость отсутствовала. И этот факт пытались скрыть от нас.
— Власти?
— Свердловский обком партии. Официально было заявлено, что после смерти тело ее изувечили хищные звери — например, лиса — она могла откусить язык. Но Возрожденный с этой версией был не согласен. Вернее, он мог бы согласиться, если бы отсутствовал только язык. Но он не представлял, какой хищник может выгрызть ротовую полость. — Юдин глотнул чаю. — Как видите, молодой человек, моих друзей убила не лавина. К тому же ни единого доказательства этому не было. Палатка была занесена снегом не полностью, рядом с ней были найдены четкие следы, которые вели в лес. Лавина бы все смела.
Он замолчал, подливая себе чаю. Морщины на его лице обозначились сильней, добавив лицу горестное выражение. Виктор почувствовал, что должен что-то сказать — иначе его попросят уйти. Старику было явно тяжело говорить на эту тему, но Виктор видел, как тот хочет поделиться хоть с кем-то… хоть с молодым идиотом, возникшим из ниоткуда у его двери, — он хочет, чтобы о его друзьях помнили — потому что они это заслужили и, возможно, потому что сам он чувствовал вину за то, что один остался жив.
Возможно, именно поэтому он и впустил Виктора: не потому, что пожалел незнакомца, который мог потерять работу, а потому, что ему было необходимо поговорить с человеком, готовым слушать.
— Скажите, а какая лично у вас версия произошедшего на Холат-Сяхыл?
Юдин посмотрел на Виктора — в глазах стояли все невыплаканные слезы прошедших десятилетий — и спросил:
— А вы знаете, что значит это название?
— Это на языке манси — «гора мертвецов».
— Правильно, гора мертвецов. Манси не просто так ее назвали. Они не любят ее и держатся от нее подальше.
— Вот как? Не знал… Я думал, это ничем не примечательное место.
— Очень примечательное! Манси обходят Холат-Сяхыл, потому что это плохое место.
— Почему?
— Есть легенда о том, как девять манси искали убежище на этой горе во время наводнения — возможно, отголоски легенды о великом потопе — и умерли на ее вершине. С тех пор гора эта считается проклятой. Манси всегда обходят ее стороной, когда охотятся или перегоняют стада оленей. Думаю, поэтому и в расследовании появилась версия о том, что манси убили Игоря и ребят. Но это неправда. Манси избегают Холат-Сяхыл, но ходить туда — для них не преступление и не посягательство на их землю. Более того, манси вообще не подстерегают и не убивают туристов, оказавшихся на их территории. Но вы спросили у меня о собственной версии случившегося. По правде говоря, я не знаю — так же, как и все, а если кому-то что-то известно, то они молчат.
В его последних словах послышалась горечь.
— То есть вы считаете, что кто-то все-таки знает правду?
— Вам знакомо имя — Лев Иванов?
Виктор покачал головой, и Юдин презрительно фыркнул:
— Господи, и зачем я вообще перед вами распинаюсь?
У Виктора упало сердце. И правда, зачем? Имеет ли вообще смысл весь этот разговор? Черт, ну и задание Максимов на него повесил!
— Пожалуйста, Юрий Ефимович, я хочу во всем разобраться, — солгал он, — и я уверен, вы хотите, чтобы люди помнили о том, что случилось с вашими друзьями.
— Не смешите меня, молодой человек.
— Нет-нет, что вы. Я всего лишь… Думаю, такие вещи нельзя забывать.
Юдин покачал головой:
— Вы сами не верите тому, что говорите, — вам нужно лишь получить то, за чем пришли, и сохранить свое место.
Виктор не нашелся что ответить и только отрицательно замотал головой.
Юдин махнул рукой:
— Да не важно! Я не против, чтобы вы написали статью. Кто знает, может, она действительно поможет сохранить память о погибших людях, даже если ее автору на это вообще наплевать. Парадокс, правда?
