— Тогда все ясно, — саркастически ответил Даг.
Я промолчала. Сарказм Дага заставил меня вспомнить, что наши с ним отношения уже дважды за последние два года прерывались, но возобновлялись, несмотря на наши намерения расстаться навсегда.
— Ты думаешь, она предложит тебе какую-то работу, не так ли? — спросил Даг. Помолчав, добавил: — Я тоже так думаю.
— Не будь смешным, — сказала я, но мое сердце затрепетало.
О Господи, неплохо бы стать независимым журналистом. Начать наконец по-настоящему работать, уехать из Каслфорда и получить свободу действий. Пусть это будет не Лос-Анджелес, а что-нибудь менее чуждое — Нью-Йорк, к примеру, всего в девяноста милях. Мне бы это подошло.
Но какого рода может быть эта работа? Возможно, проверка фактов, но не исключено и редактирование. Уверена, что ничего захватывающего.
— Куда теперь? — спросил Даг, останавливая машину.
— Где мы?.. Ах да, здесь мы должны свернуть налево. — Я прочитала указатель: «Грасс-Гейт-Медоу» — и, сделав глубокий вдох, медленно выдохнула. — Свернем налево и сразу увидим.
— Какой номер дома?
— Никаких номеров.
— Чую дымок, — заметил Даг, втягивая в себя воздух. — Ты тоже?
Примерно через полмили показалось встроенное в основание круглого холма здание, скорее напоминающее викторианский дворец. Белое, невероятно пышное, с башнями-близнецами, несколькими крытыми галереями.
— Она сказала — первый поворот налево.
— Такой дом в Литчфилде… — Даг присвистнул, сворачивая налево.
— Они очень богаты, — пояснила я. — У них дом на Палм-Бич, дом в Аспене, квартира в Лондоне. Чего я не понимаю, так это как она находит время, чтобы хотя бы посещать одно за другим эти места.
— Значит, мы с тобой обо всем договорились.
— Конечно.
Я не собиралась подбрасывать Дагу возможные темы для разговора, так как стоило людям узнать, где он служит, как они начинали задавать ему бесконечные вопросы о самых гнусных преступлениях, которые встречались ему в судебной практике.
— Тпру! Что это? — спросил Даг, нажимая на тормоза.
Мы подъехали к воротам. Они из белых деревянных реек, но явно заперты. Перед воротами небольшой столбик с внутренней телефонной связью. Даг опустил стекло.
— Алло!
— Алло! — ответил приятный женский голос с ирландским акцентом.
Отстегнув ремень безопасности, я через Дага потянулась к окну.
— Привет. Это Салли Харрингтон и Даг Рентам.
— Мистер и миссис Шредер ждут вас.
Дом был грандиозным, хотя я сильно подозреваю, что Шредеры несколько усовершенствовали оригинал. Я никогда не видела в Новой Англии викторианские дома таких внушительных размеров, особенно с двумя шпилями. В Сан-Франциско возможно, но и тогда бы я усомнилась в его подлинности.
На изгибе подъездной дороги стоял серебряный «рендж-ровер» с номером штата Коннектикут. Дорога огибала дом.
Последний раз, когда я якшалась с подобными людьми, чьи имена не сходят с колонок светской хроники, был Лос-Анджелес, а если уж быть совсем точной — Беверли-Хиллз, когда я работала в журнале «Булевард». Журнал обязан своим названием бульвару Сансет, который тянется через Брентвуд, Бель-Эр, Беверли-Хиллз и Западный Голливуд. Этот глянцевый журнал печатает светскую хронику высшего общества Лос-Анджелеса, то есть пишет обо всех, у кого куча денег. Я начинала там машинисткой, отвечающей на телефонные звонки, но на второй год стала неофициальным редактором, работающим за свою начальницу, которая ненавидела это дело. Она, однако, хорошо ладила с людьми, поэтому никого не беспокоило ее небрежение, лишь бы работа делалась кем-то, то есть мной.
Я была, несомненно, самым доверительным лицом в журнале. Однажды меня послали доставить от Гарри Уинстона бриллиантовое колье и серьги для проб Шерон Стоун. В другой раз мне предоставили лимузин и отправили на поиски герцогини Йоркской, Сары Фергюсон, чтобы привезти ее на прием в Малибу. А затем, на третий год, мой секрет раскрылся: Салли Харрингтон может передать все, что угодно, сделав из пустого набора слов вполне публикуемое интервью. Это привело меня к тому, что я ежемесячно начала публиковать эссе под именем какого-нибудь известного автора. Это быстро свело меня с деятелями кино. Я писала от имени какой-нибудь знаменитости, та одобряла написанное, а журнал печатал. На четвертый год я была в гуще событий Лос-Анджелеса, пытаясь придать хоть какую-нибудь реальность тому зазеркальному миру, о котором писала. Но проблема состояла в том, что даже тогда, когда я придавала этому смысл, «Булевард» был последним местом для подобных публикаций. Я могла отражать там только зеркальную сторону жизни.
Поэтому на пятый и последний год моей работы в «Булеварде» я, если можно так выразиться, была пресыщена. Или, скажем, меня тошнило, как тошнит человека, который съел слишком много сладкого и мало нормальной пищи. Мне хотелось быть журналисткой, но мое умение и индивидуальность сделали из меня преуспевающую «журналюгу».
Вот почему я восхищалась, как Верити Роудз сделала свой «Экспектейшнз». Подобно «Вэнити фэр» «Экспектейшнз» публиковал серьезные статьи серьезных авторов, но ему также удавалось развлекать читателей веселыми сплетнями и светской хроникой. Когда брали интервью у знаменитостей — а делали это каждый месяц, — то интервью были на высоком уровне и, на удивление, беспристрастны. Фотографии в нем тоже отличного качества. В былые времена я просто мечтала бы писать для такого издания.
Проблема состояла в том, что за два года работы в газете я полюбила профессию стрингера. Между этими двумя работами была огромная разница. Если моя работа в «Булеварде» была исполнением заказа, то все, что я писала для «Геральд американ», походило на составление пазлов, когда из сотен разрозненных мельчайших фрагментов складываешь картинку.
Подъезжая к особняку, я испытывала различные чувства.
Знакомое чувство возбуждения, к которому примешивалось радостное настроение, возможно, потому, что я меньше всего ожидала увидеть такое место в Коннектикуте.
Приветствия в дверях были такими теплыми, что моя нервозность бесследно исчезла. Верити и Корбетт гостеприимно нас встретили, и я заметила, что Даг тоже стал добродушнее. Я едва узнала Корбетта, такого оживленного, в простых слаксах и спортивной рубашке. (В горах он выглядел гораздо старше и был чем-то расстроен.) Няня привела молодого Корби поздороваться с нами, а затем мы прошли через дом на задний внутренний дворик — патио, где, как сообщила нам Верити, Корбетт будет готовить для нас «на ужасно дорогом гриле, которым он никогда не пользовался».
Верити не обладала классической красотой, но была ухоженной: осветленные волосы, совершенная косметика, упругое тело с округлыми формами. Несмотря на то, что Корбетт сегодня хорошо выглядел, большинство людей, как и я, приняли бы его за отца Верити.
