– Кем бы вы ни были, – проговорил доктор, с тревогой поглядывая на девушку, – хочу заметить: вы расстраиваете моего пациента. Может, вам…
– Но я требую лишь одного, – заявила Джейн. – Вы должны подписать записку о том, что удерживали меня сегодня утром против моей воли и из-за вас я опоздала на работу.
Джоселин в изумлении смотрел на девушку. Наконец рявкнул:
– Убирайся к черту!
Эта служанка отличалась редкостной наглостью.
– Вполне вероятно, что я именно туда и отправлюсь, если потеряю работу, – проговорила Джейн, прикладывая к шее герцога прохладную влажную ткань.
– Но может быть… – Взглянув на своего пациента, доктор Рейке тотчас же умолк.
– Если тебя вышвырнут на улицу, где ты умрешь с голоду, какое мне до этого дело? – проворчал герцог. – Если бы не ты, я не валялся бы тут беспомощный, как выброшенный на берег кит.
– Не я наставляла на вас пистолет, – резонно возразила Джейн. – И не я нажала на курок. Я призывала вас обоих остановиться, если вы помните.
Неужели он, Трешем, опустился до перебранки с какой-то служанкой? Да еще в своем собственном доме… В своей спальне, наконец! Трешем отстранил руку с прохладным компрессом.
– Конан, дай ей соверен, который она тогда не взяла. Будь так любезен. И еще… Если она не захочет уйти сама, спусти ее с лестницы.
Но тут Джейн вновь заговорила:
– Разумеется, я никуда не пойду, пока вы не подпишете бумагу.
Сэр Конан усмехался, поглядывая на девушку; ситуация казалась ему довольно забавной.
– Послушай, Трешем, – проговорил он, наконец, – а почему бы тебе не подписать бумагу? Один росчерк пера – и все. Я пошлю за письменным прибором. Могу даже сам написать все, что требуется. Пойми, для нее это вопрос жизни и смерти.
– К черту! Я не желаю даже говорить на эту тему! Если хочет, пусть дожидается, пока дворецкий не вышвырнет ее отсюда. Вы закончили, Рейке?
Доктор кивнул и принялся собирать хирургические инструменты.
– Да, ваша светлость, я закончил. Должен предупредить, что рана серьезная. Но все же будем надеяться на благоприятный исход. И вам придется три недели лежать. Ногу же следует держать в приподнятом положении.
Джоселин лишился дара речи. Три недели неподвижности? Что за бред! Ничего более неприятного он даже представить себе не мог.
– Вы должны предоставить мне какую-нибудь работу, если отказываетесь подписать бумагу, – заявила Джейн. – Я не желаю умирать от голода по вашей милости.
Джоселин молча смотрел на виновницу всех своих несчастий.
Сегодняшняя дуэль была четвертой по счету в его жизни. Из первых трех он выходил целым и невредимым, если не считать единственной царапины. Да и сейчас Оливер не попал бы в него, если бы он, Трешем, услышав крик, не повернулся к нему анфас, тут же превратившись в прекрасную мишень. К тому же гораздо удобнее целиться в противника, который не целится в тебя.
– Требуешь работы? Считай, что ты ее получила. Работа на три недели. В качестве моей сиделки. Поверь мне, через неделю ты пожалеешь о том, что не согласилась голодать.
Пристально глядя в глаза герцога, Джейн спросила:
– Сколько вы будете мне платить?
На следующее утро Джейн проснулась в некоторой растерянности – ее поразила тишина. За время, проведенное в Лондоне, она уже привыкла просыпаться от рева пьяных мужчин и визга их жен. Но сейчас не было ни воплей, ни запаха тухлой капусты, ни вони из отхожих мест. Была тишина, свежий воздух, тепло и чистота.
И тут Джейн наконец-то вспомнила: она находится в Дадли-Хаусе на Гросвенор-сквер. Откинув одеяло, девушка ступила на чудесный мягкий ковер и невольно улыбнулась – роскошью своих апартаментов она была обязана случаю.
Накануне, уведомив свою квартирную хозяйку о том, что съезжает, Джейн собрала вещи и вернулась на Гросвенор-сквер. На этот раз она позвонила у черного хода, рассчитывая, что ей выделят каморку на половине прислуги. Однако ей сообщили, что свободных мест для прислуги нет, поэтому его светлость распорядился поселить сиделку в комнате для гостей.
Комната оказалась небольшой и довольно скромной, с окнами, выходящими в сад. Но Джейн была в восторге – ведь в ее новом жилище тихо, светло и тепло. О чем еще можно мечтать?
Джейн не видела герцога со вчерашнего утра – тогда она так дерзко, отчаянно дерзко, потребовала, чтобы он предоставил ей работу, если не желает подписать записку для мадам Лорен. После ухода доктора герцог принял изрядную дозу опийной настойки – дворецкий подлил ее в чай хозяину без его ведома, – поэтому было совершенно очевидно: его светлость проснется в ужасном состоянии, и проснется с такой чудовищной головной болью, что боль в ноге покажется по сравнению с ней вполне терпимой.
Наблюдая за ходом вчерашней операции, Джейн не могла не восхищаться искусством хирурга. Более того, она прекрасно понимала: только мастерству врача Джоселин обязан тем, что сумел сохранить ногу.
Джейн умылась холодной водой и быстро оделась. Затем расчесала волосы, заплела их в две тугие косы и аккуратно уложила на затылке. После чего надела белый чепец – один из двух, купленных вчера на деньги, полученные за два дня работы у модистки, Перед тем как отправиться на Гросвенор-сквер, девушка зашла к мадам Лорен, чтобы официально уведомить: теперь она, Джейн Инглби, будет служить у герцога Трешема. Ошеломленная этой новостью, мадам Лорен тотчас же выплатила своей работнице жалованье за два дня.
Убрав волосы под чепец и расправив юбки, Джейн направилась на кухню; она надеялась, что ее не оставят без завтрака.
Вчера герцог сказал, что заставит ее пожалеть о том, что она не предпочла голодать… Джейн нисколько не сомневалась: герцог Трешем сделает все возможное, чтобы отравить ей жизнь, ведь более надменного и вздорного человека трудно даже представить. Конечно, нельзя списывать со счетов обстоятельства их вчерашней встречи. Он терпел боль, и терпел стойко, давая волю лишь своему языку. Но в злословии герцог не знал меры. Слова его хлестали больнее плети, хлестали всех и каждого… А ведь ей предстояло провести рядом с ним целых три недели.
Переступив порог кухни, Джейн по-прежнему думала о предстоящем. Она не знала, в чем именно будут заключаться ее обязанности, но утешала себя тем, что в Дадли-Хаусе ей обещали платить вдвое больше, чем платили в мастерской мадам Лорен. К тому же здесь ей предоставили комнату и стол.
Увы, это все – на три недели, не более того.
* * *
Нога ныла и дергала, как больной зуб. Боль заявила о себе, как только он проснулся. Судя по свету, что лился в окно, на улице либо смеркалось, либо едва брезжил рассвет. Скорее последнее. Джоселин проспал весь вечер и всю ночь, но снов видел столько, что хватило бы на целую жизнь. К тому же сон нисколько его не освежил. Напротив, он проснулся измученный и злой.
