Именно тогда мне пришло в голову слово, лучше всего описывающее порядок битвы легионов. С восхищением я наблюдал, как велиты скользят между манипулами первого, второго и третьего рядов, утекают, как вода, бегущая по многоканальному акведуку. Я видел, как легионеры первой волны разом бросили свои копья в переднюю линию Батона, к которой подошли так близко, что большинство пилумов попало в цель; как, последовав за своими копьями, гастаты бросились на врага, кося ошеломленных солдат Батона. Меня пронзило острое ощущение значимости того, что я видел, скрытого смысла, доступного именно мне. Я дрожал не от страха, но от своего рода душевного подъема. Грозный рев труб как будто стих, пока я смотрел на спины трубачей за третьим рядом легионеров, которые, опустившись на одно колено, выставили копья и подняли щиты. Внезапно, заслонив битву, у меня перед глазами предстало решение, которое позволило бы перенести вращательный момент на [прибл. 1/2 кол. ] вторая линия теперь отступала в зазоры между манипулами, а третья линия поднималась, смыкала ряды и нападала в пролом, бросая копья и рубя мечами ошеломленного врага. По всей видимости, люди Батона сумели выстроить крепкую оборону, так как Германик отдал приказ наступать четвертой волне, и снова все компоненты легиона заработали, как [2–3 сл. ] снова мне пришло на ум то же слово, так хорошо выражавшее [3–4 стр. ] в бой вступила вспомогательная кавалерия, и дрогнувшая, утратившая мужество армия Батона
2
когда уйдешь на пенсию? Когда это будет?
— Осенью, — ответил Луций Агрикола. — Я уже отслужил лишних три года.
— И где бы тебе хотелось получить землю?[32]
Он тряхнул головой.
— Мне не нужна ферма. Я хочу купить мастерскую, чтобы не бросать ремесло.
— В Риме?
— Нет, в Лугдуне, наверное. Мне там нравится. Там новый амфитеатр, полно таверн и не так тесно. Никаких тебе трехэтажных домов и улочек, таких узких, что, если, став в середине, развести руки, можно коснуться стен.
Я замолчал и стал смотреть, как он сноровисто чинит пластинчатый доспех.[33]Он принадлежал легионеру, чье имя, насколько я видел, было написано на внутренней стороне дожидавшегося своей очереди щита.[34]Там говорилось: «Плат из центурии Галоблада».
Сам Плат, жуя сухарь,[35]сидел на валуне рядом с горой ядер, ждавших онагров.[36]Я его знал. Он был старым солдатом, и ему тоже, по всей видимости, оставалось уже недолго до пенсии. Без сомнения, принцип, и, судя по сильно поврежденному снаряжению, бесстрашный воин. Один из солдат Батона почти надвое разрубил его щит боевым топором.
Луций Агрикола как раз заменял погнутые металлические пластины нагрудной части новенькими, ловко прикрепляя их к кожаной основе и постукивая молоточком по наковальне, чтобы закрепить клепки. Приятно было смотреть, как спорится у него работа.
— Значит, Рим тебе не нравится? — спросил я.
Агрикола покачал головой. Обеими руками подняв починенный доспех, он кивком подозвал Плата. Когда старый солдат встал — и распрямился, поднимаясь все выше и выше, — то оказался настоящим великаном. Агрикола помог ему надеть доспех и завязал по бокам шнурки.
— А будь у тебя постоянная работа и плата лучше, чем ты мог бы найти в Лугдуне, ты согласился бы жить в Риме?
— Пусть мне хорошенько приплатят, чтобы я выносил вонь Рима.
— А как насчет Байи? Это не совсем Рим. Городок для отдыха у моря. У нас там вилла.
Облаченный в доспехи Плат вернулся на свой валун. Подобрав щит, Агрикола нахмурился из-под кустистых бровей на чисто выбритом, как у сенатора, лице.
— Пусть тебе выдадут новый, Плат, — сказал он. — Я мог бы его залатать, но не поспею в срок. Германик дольше мешкать не станет.
Он указал на крепость неподалеку, вокруг которой уже выстроились катапульты.
— Ладно, — снова вставая, сказал Плат.
На левом бедре у него был глубокий шрам, но шагал он ровно, без заметной хромоты. Я посмотрел ему вслед. Новые пластины на его доспехе сверкали, как серебро.
— Город у моря, говоришь, — задумчиво протянул (Агрикола)
3
в (пределах) слышимости Салоны. Все двадцать онагров нашего легиона пришли в действие, и манипулы готовились к наступлению. Меня всегда крайне интересовало, как работают осадные машины. С командного поста на холме я наблюдал, как четверо мужчин заряжали зажигательный снаряд в ближайшую к нам катапульту. Пятый выбил затвор молотом. Огромный рычаг машины распрямился, ударил в паз на передней поперечной балке и швырнул огненный снаряд в сторону крепости Андетриум. Перелетев стену, языки пламени скрылись из виду. Я повернулся посмотреть на Германика, который как раз поднимал руку. По его сигналу завыли трубы, и манипулы перешли в наступление.
— Квест! — окликнул меня Семпроний Север, и, когда я подбежал, протянул мне тонкий свиток. — Для Летития.
4
Свой наблюдательный пост трибун Летитий Фрапп Проминкул перенес вперед, чтобы его перелетали стрелы и ядра из крепости. К стене последней вывели большой таран, и теперь его взад-вперед раскачивали две шеренги легионеров, защищенных покатым пологом из кожи. На крепостной стене вверху двое защитников как раз переворачивали бочку, готовясь вылить на нападающих горящую смолу. Внезапно бочка разлетелась на части, защитники исчезли со стены, а часть полыхающей жижи попала на полог, рассыпав крохотные язычки пламени по доспехам нападающих у тарана. Ну конечно! Снаряд из онагра попал точно в цель. Теперь уже ничто не может помешать наступающим проломить каменную стену.
