Конечно, смертные не обратят на них такого внимания, как насветлые волосы Мариуса или Лестата Но я люблю свои волосы, мне нравится, какони окутывают мои плечи, – и мне понравилось то, что я прочла в твоихглазах.
«Где-то глубоко во мне кроется женщина», – сказала я.
Писать все это здесь, в блокноте, оставшись водиночестве, – значит придать чрезмерное значение вполне тривиальномумоменту, и признание в этом кажется мне ужасным.
Дэвид, чем больше я пишу, тем больше меня увлекает концепцияповествования, тем больше я убеждаюсь в важности согласованности ипоследовательности, которые возможны на бумаге, но не в жизни.
Но я ведь даже не предполагала, что вообще решусьприкоснуться к твоей ручке. Мы просто разговаривали.
«Пандора, тот, кто не способен видеть в вас женщину,попросту глупец», – сказал ты.
«Как разозлился бы Мариус, узнав, что мне приятно этослышать, – откликнулась я. – Нет. Он, скорее, использовал бы это каксильный аргумент в свою пользу. Я ушла от него, ушла, не сказав ни слова. Нашапоследняя встреча произошла задолго до того, как Лестат устроил свою эскападу ибегал в человеческом теле, задолго до того, как он повстречался сМемнохом-дьяволом… Я бросила Мариуса, а теперь мне вдруг захотелось, чтобы онбыл рядом! Захотелось поговорить с ним так, как разговариваю с тобой».
Ты явно беспокоился за меня, и не без причины. Каким-тообразом тебе, вероятно, было известно, что вот уже много-много унылых лет ничтоне приводило меня в такое сильное возбуждение.
«Не будете ли вы так добры, Пандора, написать для меняисторию своей жизни?»
Твоя просьба застала меня врасплох и удивила до глубиныдуши.
«Вот в этих блокнотах, – настаивал ты. – Напишитео тех временах, когда вы были действительно живы, когда встретились с Мариусом;напишите все, что сочтете нужным, о Мариусе. Но больше всего меня интересуетваша история».
Я застыла от удивления.
«Зачем тебе это могло понадобиться?»
Ты не ответил.
«Дэвид, ты, разумеется, не вернулся в этот человеческийорден, в Таламаску? Им слишком много известно…»
Ты поднял руку.
«Нет, и никогда не вернусь. Если у меня и были какие-тосомнения на этот счет, их раз и навсегда развеяли архивы Маарет».
«Она позволила тебе увидеть свои архивы, книги, которые онахранит в течение всего этого времени?»
«Да, это, знаете ли, было удивительно… целый склад табличек,свитков, рукописей – книг и стихов, созданных культурами, о которых, насколькомне известно, мир ничего не знает. Книги, затерянные во времени. Конечно, оназапретила мне открывать другим то, что я в них обнаружил, или подробно рассказыватьо нашей встрече. Она сказала, что было бы слишком опрометчиво вмешиваться, иподтвердила ваши опасения, что я могу обратиться к Таламаске – к своим старымсмертным друзьям-экстрасенсам. Я этого не сделал. И не сделаю. Но эту клятвусдержать очень легко».
«Отчего же?»
«Пандора, увидев эти старые письмена, я понял, что больше нечеловек. Я понял, что лежащая передо мной история человечества больше мне непринадлежит! Отныне я не имею к нему отношения. – Ты обвел глазамикомнату. – Конечно, вы, должно быть, тысячу раз слышали эти слова отмолодых вампиров. Но поймите, я безоговорочно верил в то, что философия и разумпостроят мост, по которому я смогу переходить из одного мира в другой. Так вот,никакого моста нет. Он исчез».
Твои молодые глаза засветились печалью, ее источала вся твоямолодая плоть.
«Значит, ты понимаешь, – эти слова вырвались у менясами собой, против моей воли. Я неслышно и горько усмехнулась и повторила: –Понимаешь».
«Да, понимаю. Я осознал это, когда держал в руках документы,сохранившиеся с ваших времен, много документов эпохи Римской империи ирассыпающиеся на куски камни, принадлежность которых я и не надеюсь установить.Я понял. Они меня не интересуют, Пандора! Меня волнует, кто мы такие, кем мыстали сейчас».
«Замечательно! – воскликнула я. – Ты даже непредставляешь, как я тобой восхищаюсь, какой чудесный у тебя характер!»
«Счастлив это слышать, – сказал ты, а потом,склонившись ко мне, пояснил: – Я не хочу сказать, что мы не приносим с собойсвои человеческие души, свою историю, – конечно приносим.
Я помню, давным-давно Арман рассказывал мне, как он задалЛестату вопрос: «Как же мне понять человеческую расу?» «Прочти или посмотри всепьесы Шекспира, и ты узнаешь о человеческой расе все, что нужно знать», –ответил ему Лестат.
Арман так и сделал. Он проглотил стихи, посетил спектакли,даже посмотрел великолепные новые фильмы с участием Лоуренса Фишбурна, КеннетаБраны и Леонардо Ди Каприо. И вот что сказал Арман по вопросу своего обученияво время нашего последнего разговора: «Лестат был прав. Он дал мне не книги –он дал мне ключ к пониманию. Этот Шекспир пишет…» И я процитирую здесь иАрмана, и Шекспира, прочту его вам так, как мне читал Арман, – как будтоэто говорит мое сердце:
Мы дни за днями шепчем: «Завтра, завтра».
Так тихими шагами жизнь ползет
К последней недописанной странице.
Оказывается, что все «вчера»
Нам сзади освещали путь к могиле.
Конец, конец, огарок догорел!
Жизнь – только тень, она – актер на сцене.
Сыграл свой час, побегал, пошумел —
И был таков. Жизнь – сказка в пересказе
Глупца. Она полна трескучих слов
И ничего не значит[1].
«Вот что он пишет, – сказал мне Арман, – и все мыпонимаем, что это истинная правда, и перед ее лицом рано или поздно падет любоеоткровение, но мы испытываем потребность любить эти слова, потребность услышатьих снова! Потребность запомнить их! Потребность не забывать ни единого слова»».
Мы оба помолчали. Ты опустил глаза и подпер рукойподбородок. Я знала, что на тебе лежит весь груз ответственности за уход Арманана солнце, и мне так понравились стихи и то, как ты их прочел.
Наконец я сказала:
«А я получаю удовольствие. Подумать только, удовольствие! Оттого, что ты читаешь мне эти стихи».
Ты улыбнулся.
