— Спасибо, — проговорила Чанья и скромно потупила глаза.
В этот момент в дверь вошел продавец роз. Остается лишь восхищаться этим человеком и его коллегами — продавцами орешков и зажигалок. Любой бар терпит их присутствие при условии, что они не мозолят глаза и быстро уходят. Но каким надо обладать оптимизмом, чтобы всю жизнь пытаться продать розы клиентам проституток! При мне бедняга не продал ни одного цветка. Это был худой, как жердь, мужчина среднего возраста с обезображенной опухолью скулой — у него не хватало денег на операцию, чтобы избавиться от уродливой шишки. Железный шпик, таясь, поманил его к себе, купил за непомерную цену розу и протянул Чанье:
— Полагаю, мне надо заплатить за тебя в баре?
Она приняла цветок и изобразила удивление и благодарность (восточные женщины, если требуется, умеют казаться смиренными):
— На твое усмотрение.
Семь минут, если верить часам на музыкальном автомате, и счет пошел в ее пользу. Вместо ответа железный шпик вынул из бумажника банкноту в пятьсот бат. Чанья изящно сложила ладони, поклонилась, поднялась и понесла заработок мне, чтобы я учел, как припоминаю, ее второй за вечер гонорар. Все-таки это был субботний вечер, а Чанья не кто-нибудь — суперзвезда. Ее первым клиентом стал молодой человек, но явно не слишком выносливый, поскольку не прошло и сорока минут, как девушка вернулась из гостиницы.
Единственной странностью было то, что, передавая деньги, она не смотрела мне в глаза. Обычно в девяти из десяти случаев, стоя спиной к клиенту, чаровница мне подмигивала или улыбалась. Прошла еще минута, и они покинули бар. Мне в голову не пришло тревожиться за безопасность Чаньи. Она уже достаточно укротила клиента и сама была девушкой не промах.
— Вот как все происходило, и больше мне нечего добавить, — сказал я матери и полковнику Викорну, когда мы вернулись в клуб. Часы факсимильного аппарата показывали тринадцать минут четвертого утра, но ни один из нас не был расположен ко сну.
— Значит, она не посмотрела в глаза, когда отдавала деньги? Странно, — объявила мать. — Я заметила, что ты ей нравишься, и Чанья всегда глядит тебе в глаза и подмигивает. Мне кажется, она к тебе неравнодушна. — Нонг была по-женски наблюдательна и ухватилась за детали. Зато Викорн снова почувствовал себя в роли Мегрэ и взмыл на высоты недоступной нашему пониманию стратегии. Мы ждали, когда он изречет свои мысли. Полковник почесал подбородок.
— Сегодня больше ничего не можем предпринять. Завтра пошлем бригаду судмедэкспертов сделать фотографии — но не более того. Сончай организует транспортировку тела и получит разрешение на немедленное сожжение от… я выясню от кого. Этот человек потерял паспорт. Фаранг скорее всего сбежал в самоволку из какой-нибудь дыры на юге, где ему надлежало охотиться за людьми с черными бородами в майках с портретами Бен Ладена, поэтому существует вероятность, что никто не знает, где он находится. При нем обнаружены опиум и трубка, значит, не исключено, что американец побывал в Камбодже. Похоже, он не такой уж придурок-качок, каким кажется на первый взгляд. По крайней мере хватило воображения попробовать маковой дури. Потребуется несколько недель, чтобы проследить его путь к нам, но я считаю, что сюда все-таки явятся. Однако не вижу в этом большой опасности при условии, что будем сидеть тихо. Чанья на месяц исчезнет и изменит прическу. Совершенно не нужно, чтобы ее допрашивали. Кто знает, что есть на нее в Америке. — Полковник посмотрел на Нонг: — Поговори-ка ты с ней как женщина с женщиной, попробуй выяснить, что с ней творится. — Он повернулся ко мне: — Или, может быть, это лучше сделать тебе, раз вы хорошо ладите. Только убедись в ее добром расположении духа. Не хватало нам еще одного кастрата.
Мать вежливо рассмеялась безвкусной шутке — полковник как-никак являлся владельцем самого крупного пакета акций клуба. Я вышел на улицу поймать для него такси — Викорн не хотел, чтобы его лимузин заметили ночью на сой Ковбой. Бары закрылись, но улица была забита прилавками с готовящейся едой. Они неизменно возникали здесь после двухчасового ночного «сигнала для гашения огней» и наполняли воздух восхитительным ароматом. На блюда тайской кухни набрасывалась целая орава проституток, наперебой рассказывающих друг другу о своих успехах за прошедший вечер. Я с детства любил эту мирную картину, хотя мое религиозное чувство сильно страдало из-за того, что приходилось заниматься теперешним ремеслом и зарабатывать деньги на женщинах, а это Будда категорически запрещал. Но иногда наши грехи не что иное, как проклятие кармы. Будда до тех пор мучает нас осознанием греховности, пока боль не становится настолько сильной, что мы скорее умрем, чем повторим ошибки. Но если это так, почему мне настолько хорошо? И почему улица пронизана духом праздника? Неужели правила изменились? И моногамия — всего лишь эксперимент, который, как и коммунизм, оказался несостоятельным?
Верьте или нет, но я не потратил ничего из своей доли дохода. Бухгалтер Викорна раз в квартал переводил на мой счет в Тайском фермерском банке скромные десять процентов, но я не трогал накопления, предпочитая жить на зарплату полицейского, и, когда не ночевал в клубе, возвращался в свою халупу у реки. Если честно, я пообещал Будде, когда представится случай, употребить деньги на что-нибудь полезное. Ты надо мной смеешься, фаранг? Я сам над собой смеюсь, но ничего не могу с этим поделать. Однажды даже попытался снять со счета небольшую сумму, чтобы купить на распродаже в торговом центре ботинки от «Бейкер-Бенджиса», всего за 500 долларов, но был остановлен некоей мистической силой.
Оказав помощь полковнику с поимкой такси, пошел по улице, в этот час совершенно свободной от фарангов. Некоторые прилавки могли похвастаться электрическим освещением: хозяева незаконно подключились к незаконным же проводам, которые, словно черный плюш, оплели стены домов. Но большинство пользовались газовыми светильниками, которые шипели и ярко раскаляли фонарные сетки. Я заметил много знакомых лиц — они то возникали на свету, то пропадали в тени. Девушки изголодались после ночных трудов. Между прилавками с едой приютились предсказатели судьбы с нехитрым реквизитом: стол с двумя стульями у тех, кто побогаче, платок на земле — у остальных.
Каждый переворот карт таро заставлял женское сердце либо радостно замирать, либо сжиматься. Что ее ждет: замужество, здоровье, деньги, заморское путешествие с щедрым на обещания фарангом? Ничто не изменилось со времен моего детства. Праздничности улице добавлял слепой певец с микрофоном. Он распевал унылые тайские мотивы, опираясь на плечо товарища, который нес на ремне громкоговоритель. Они вдвоем величаво шествовали вдоль улицы. Я бросил в их коробку стобатовую купюру, затем вспомнил о Чанье и о том, что нам очень бы пригодилась удача, и добавил еще тысячу.
Все меня здесь знали и со всех сторон окликали:
— Как дела, Сончай?
— Привет, Сончай!
И с оттенком игривой издевки:
— Папа Сончай, мой любимый папасан!
— Когда снова станцуешь для нас, детектив?
Я очень радовался тому факту, что Викорн спас Чанью от жестокого и безликого правосудия в Америке, которое, если бы Чанью туда экстрадировали, не сделало бы скидки ни на ее юность, ни на красоту, ни на стресс, присущий ее профессии, ни на безобразие жертвы. И индульгенцию ей там приобрести бы не удалось, как в нашей, более гибкой системе. В то же время, в допущении о возможном криминальном прошлом Чаньи в США, проявился более высокий уровень мышления Викорна и одновременно стала очевидной его паранойя, неизменный спутник гангстера его масштаба. Взять, к примеру, меня: ни минуты не думал, что она занималась там чем-то недозволенным. Разве, как все, не работала в массажном салоне?
