Но я не стою со стороны.
И мне не до смеха.
А самое запоминающееся в этих гостиницах – туалеты. Туалет представляет собой такую же точно комнатку в 12 метров, внутри которой отгорожено некоторое пространство, поделенное на три равных кабинки.
На кабинках никогда-никогда не бывает дверей.
В неотгороженной части помещения обычно есть раковина и кран, из которого течет ржавая вода уличной температуры. Изредка, видимо просто для того, чтобы посетитель не расслаблялся, кран стреляет. Негромко, но, если ты – единственный человек на всю гостиницу, кроме давно уснувшей вахтерши, тихонько встал посреди ночи, потому что тебе хочется отлить, прокрался сквозь тишину ярко освещенного коридора, в котором гулко отдаются твои шаги под чуть слышный аккомпанемент потрескивающих неоновых ламп, помочился и потом открыл слегка скрипящий кран, – даже негромкий выстрел заставит твое сердце станцевать гопак.
Это чертовски странное ощущение.
И верх – самый, абсолютный верх всего – это унитаз. Огромный, чугунного литья, унитаз в туалете всегда зачем-то устанавливается на возвышении, как будто облегчиться в этом месте – такая честь для тебя. Каждый раз, для того чтобы справить нужду, ты должен карабкаться наверх, словно на Вавилонскую башню, и если ты стоишь там, то наверняка упираешься головой в потолок.
Или – вместо унитаза в полу фигурная дырка.
Над всем этим хозяйством – чугунный сливной бачок, сложный гидравлический механизм которого приводится в движение висящей сбоку стальной цепочкой. Стоит лишь потянуть за нее – и вниз обрушатся мегакубометры воды с таким грохотом, будто ты только что открыл водопад Виктория.
Поверьте, мне не до смеха.
На уголовное дело достаточно пятнадцати миллиграммов первитина.
Но если говорить откровенно, моей главной задачей является поиск слухов. Каких? Разных. Самых бредовых, или не бредовых, или вовсе реалистичных, обычных слухов – знаете какие они бывают. Когда один мужик рассказывает другому мужику, что он недавно услышал от третьего мужика, когда они пили водку. Слухи существуют только тогда, когда есть водка; когда она заканчивается, это уже не слухи, это – оперативная информация.
Неважно, насколько они бредовы.
Например, я услышал имя «Марк Шейдер». От одного мужика, с которым пил водку. Он болтнул его просто так, перед тем как опрокинуть стакан себе в глотку, а потом болтнул еще что-то. В следующий раз я услышу это имя от другого мужика. Главное здесь – не проявлять заинтересованность; шахтеры, вообще-то, – изрядные болтуны, они сами все тебе расскажут.
Надо только слушать.
И ты постепенно узнаешь все больше и больше.
Большая часть из того, что ты слышишь, – полный бред, но вполне возможно, кое-что соответствует действительности.
Говорят, Марк Шейдер – это какой-то древний, столетний старик, который всю жизнь проработал в шахте и познал некую высшую шахтерскую мудрость; другие говорят, что он молод.
И еще говорят, что он умеет находить выходы из забоя, даже если штрек завалило породой, и что он умеет по запаху определять, опасна или не опасна выработка, в которую ему надо зайти.
И еще говорят, будто он живет одновременно в разных телах, и, когда одно его тело спит, другое бодрствует.
И еще говорят, что он что-то там замышляет, что-то против существующей власти, что-то против государственного устройства нашей страны, и это не просто забастовка, а что-то в самом деле серьезное.
И еще говорят, что все это выдумки.
Просто пьяные бредни.
И я вернусь домой, и вряд ли напишу про Марка Шейдера в своем очередном отчете, и на следующий день уже поеду в какое-нибудь новое место, снова затрясусь по колдое*нам, чтобы снова смотреть на уродцев.
Но я запомню имя: «Марк Шейдер».
Потому что, если хоть какой-то слух про него – правда, и он что-нибудь натворит, разгребать это буду я.
На уголовное дело достаточно следов присутствия героина.
4
Говорят, что толерантность к алкоголю постепенно снижается. То есть, чем чаще ты пьешь, тем меньше тебе надо выпить, чтобы опьянеть.
На самом деле это офигительно круто.
Это значит, что для экономии на спиртном ты должен упиваться до состояния полного и абсолютного нестояния. И экономия наступит. Как только ты посадишь печень. Удобно – ты одновременно становишься инвалидом, получая право на льготы, и можешь теперь достигать того же эффекта не с бутылки, а после пятидесяти грамм. Есть даже такая категория алкоголиков – у нас их всегда называли «чернильниками», – которые не могут пить водку, потому что их сразу зарубает. У них подкашиваются ноги после одной рюмки. Поэтому, чтобы немного продлить удовольствие, они пьют вино – обычно это какая-нибудь дешевая дрянь, чернильники редко могут себе позволить «Йоханнесбергер Каленберга» виноградников Мумма урожая тридцать второго года. Обычно они пьют плодово-ягодные крепленые вина – «Букет Молдавии» или «Армянское». Это очень дешево, еще дешевле, чем пить плохую водку.
Алкоголь – самая мудрая и добрая штука из всего, чем можно угробить свое здоровье.
Зато ко всему остальному толерантность со временем повышается. И чем больше ты куришь, тем больше тебе надо выкуривать день за днем, чтоб тебя опять вставило. Чем больше ты колешь, тем больше надо вкалывать, чтобы торчать. Чем больше ты жуешь нацвая, тем больше тебе надо сжевывать его каждый день, чтобы ты смог спуститься в забой.
Забой…
За-бой…
Нацвай не такой мудрый и добрый, как алкоголь.
Я растираю по зубам уже вторую дозу, но блаженное спокойствие все не приходит.
Говорят, что нацвай – это лучшее средство, чтобы уберечь зубы от кариеса. Врут, наверное.
Я растираю по зубам уже вторую дозу, но понимаю, что спустить меня вниз сейчас можно только тягачом. Я даже представляю себе тягач, к которому меня крепят буксировочным тросом и отходят в сторону. Лица у всех напряжены и печальны. Мои друзья смотрят в пол, потупившись, – они только что предали дружбу. Но их тоже можно понять. Моя жена рыдает в голос, но не смеет приблизиться. Должностной человек отмахивает рукой, и тягач трогается с места. Я упираюсь, кричу, по земле проходит глубокая борозда от моих твердых, как уголь, пяток, но тягач медленно и неуклонно приближается к шурфу. Вот передние колеса уже повисли в воздухе, и из кабины тягача выпрыгивает водитель. Машина постепенно сползает в шахту, пока не соскальзывает туда целиком, и я лечу вслед за ней, крича и все еще пытаясь за что-то схватиться, не в силах подумать, что это бесполезно, – вообще не в силах о чем-либо думать…
Потому что не существует иного способа заставить меня спуститься в заб…
СТОП!!!
