На площади Эрнста Фонтелля было особенно жарко. Солнце стояло еще высоко. Высохший было под кондиционером пот ручьями потек по спине и животу. Он надел темные очки, прошел на стоянку и открыл машину. Эрику показалось, что он поставил ее удачно, в тени деревьев, но салон раскалился так, что он завел мотор и тут же выскочил как ошпаренный. Пусть поработает кондиционер.
Винтер поехал на восток, мимо Нового Уллеви, свернул в Лунден и остановил машину у большой виллы. Собака в соседнем дворе захлебывалась лаем, слышно было, как она мечется на цепи.
Крыльцо виллы было в тени. Он нажал кнопку звонка и подождал. Никто не открыл. Он нажал еще раз, спустился с крыльца и пошел по бетонной дорожке. Пахло черной смородиной и еще чем-то неопределенным.
Позади дома был бассейн с неправдоподобно синей, с солнечными искрами, водой. Здесь пахло по-другому — хлоркой и маслом для загара. Возле бассейна стоял шезлонг. А в шезлонге сидел голый человек. Ровный и сильный загар красиво выделялся на фоне бело-голубого махрового полотенца. Винтер осторожно кашлянул. Голый открыл глаза.
— Так и есть… мне показалось, я слышал звонок.
— А почему не открыл?
— Ты же все равно сюда пришел.
— А если бы не я?
— Еще лучше. — Во время разговора он даже не шевельнулся.
— Одевайся и предложи что-нибудь выпить, Бенни.
— Именно в таком порядке? Ты что, стал гомофобом?
— Я стал эстетом. — Винтер огляделся в поисках стула. — И был им.
Человек по имени Бенни Веннерхаг поднялся, надел белый халат и кивнул в сторону бассейна:
— Окунись пока. — Он пошел к дому, но у веранды обернулся. — Принесу пива. Плавки в ящике под тумбочкой… Симпатичная майка. Но кто это у нас скучает по Лондону?
Винтер снял майку и шорты и нырнул. Он проплыл весь бассейн под водой, наслаждаясь приятной прохладой. Оттолкнувшись от дна, вынырнул в туче брызг и улегся на спину. В воде солнце не казалось таким свирепым. Он опять нырнул, перевернулся на спину и посмотрел на небо через зыбкий стеклянный потолок воды. Что-то потрескивало, скорее всего в ушах. Винтер довольно долго удерживал дыхание, потом плавно поднялся на поверхность.
— Хочешь побить рекорд? — Бенни протянул ему открытую бутылку пива.
Винтер пригладил волосы и взял холодный напиток.
— Хорошо живешь. — Он сделал большой глоток.
— Заслужил.
— Ну как же… заслужил.
— А с чего это ты злишься, комиссар?
Винтер подтянулся на руках и сел на край бассейна.
— Купаться в трусах!.. Где твой вкус?
Винтер не ответил. Он в несколько глотков опустошил бутылку, поставил ее на кафельный пол, снял трусы и надел шорты на голое тело.
— Получишь подарок — пакетик для мокрых трусов, — улыбнулся Веннерхаг и развалился в своем шезлонге. На этот раз на нем были обтягивающие шорты цвета хаки.
— Кто избил мою Анету? — резко повернулся к нему Винтер.
— Кого? — выпрямился Веннерхаг.
— Женщину из моей коман… из моего отдела ночью сильно избили. Сломали челюсть. И если ты узнаешь или уже знаешь, кто это сделал, я тоже хочу быть в курсе. Сейчас или со временем.
— У тебя изменился стиль, — поморщился Бенни Веннерхаг.
— Я и сам изменился.
— Вот оно что… в трусах купаешься…
— Это очень серьезно, Бенни, — прервал его Винтер, подошел к шезлонгу, сел на корточки и посмотрел собеседнику в глаза. От того пахло спиртным и кокосовым маслом. — Я тебя терплю, пока ты со мной честен. Как только начнешь мне врать, я терпеть перестану.
— Конечно… И что это значит?
— Значит, всему твоему раю конец, — безразлично сказал Винтер, по-прежнему глядя Бенни в глаза.
— Это что — угроза? И откуда мне знать, что случилось с твоей… сотрудницей? Как ты это себе представляешь?
— Я представляю себе это в чисто личном плане… Среди твоих знакомых куда больше отморозков, чем среди моих. И уже не впервые нападают на чернокожих… а на этот раз на инспектора полиции.
— Это я понял.
— Ты уголовник и расист, Бенни. Если тебе что-то известно, выкладывай.
— Я еще и твой бывший свояк, — осклабился Веннерхаг, — так что мог бы обойтись без скандала.
Винтер, повинуясь внезапному импульсу, схватил его за шею и сдавил, упершись большими пальцами в подбородок.
— Они ударили ее как раз в челюсть, — прошипел он, нагнулся к Бенни и нажал сильнее. — Чувствуешь, Бенни? Чувствуешь?
Тот резко мотнул головой, и Винтер опустил руку.
— Тебе что, падла, башку напекло? — Веннерхаг потер шею. — Ну и ну… Что это ты себе позволяешь? Лечиться надо!
У Винтера на секунду закружилась голова. Он зажмурился.
— Ну и ну… да тебя на улицу нельзя выпускать.
Винтер открыл глаза и посмотрел на свои руки? Ему ли они принадлежат? Откуда это садистское наслаждение, когда он сдавил шею Веннерхага?
— Вот так мне и с Лоттой надо разговаривать, — сказал Бенни.
— Ты и близко к ней не подойдешь.
— Она такая же придурочная, как и ее брат.
Винтер встал.
— Позвоню через пару дней. Узнаешь что-то раньше — звони сам.
— Ну и ну… — повторял Бенни. — Зашел навестить, нечего сказать.
Винтер сунул мокрые трусы в карман шорт, натянул майку, не говоря ни слова, прошел той же дорогой к машине и поехал в город. Сквозь окна казалось, что в городе прохладно.
У подъезда Сальгренска посадили три пальмы. Из машины они выглядели замерзшими в своих кадках.
Анета Джанали вздрогнула, когда он вошел в палату, посмотрела удивленно и потянулась за кружкой с соломинкой. Он подошел к кровати и протянул ей газету.
— Посижу у тебя немного… пока жара спадет.
4
Мамы в машине уже не было. «Она скоро придет, — сказал дядя, — жди и молчи». Было темно, но свет никто не зажигал. Почему они не зажигают свет? Ей очень хотелось писать, но она не решалась попросить, удерживалась из последних сил, и от этого было еще холоднее.
Через щелку в шторе она видела лесную опушку, качающиеся под ветром верхушки деревьев. В доме чем-то пахло, очень неприятно, и у нее зачесалась спина под кофтой. Когда же наконец придет мама?
В комнату вошел еще один дядя и перебросился с первым несколькими словами. Она прижалась к стене. Ей очень хотелось есть, но еще больше мучил страх. Почему они не отправлялись домой, когда все это случилось и они оттуда уехали? За рулем сидел какой-то дядя, они долго ездили между домами, а потом еще один дядя взял ее на руки, отнес в другую машину, и они двинулись дальше. Только тогда она решилась осмотреться. Мамы с ними не было.
