а кожа покрылась мурашками, я поняла, что, скорее всего, уже не одна в комнате.
Поняв взгляд, я натолкнулась на ту же пугающую фигуру в плаще и капюшоне, что видела вчера. Колдун по-прежнему не показывал лица. Под капюшоном клубилась тьма и единственное, что можно было разобрать, что глаза, горевшие фиолетовым огнем.
— Подойди.
Приказ, которого нельзя ослушаться и невозможно подчиниться. При одном взгляде на Шаттенхарда колени начинали дрожать так, что каждый шаг казался подвигом. Но я все же смогла встать и подойти к нему. На чистом упрямстве. Или это страх активизировал скрытые резервы организма, как знать.
Я остановилась в двух шагах от колдуна. Ближе подойти не могла. Но меня не спрашивали.
Шаттенхард схватил меня за запястье, рывком притянув к себе. Воздух застрял в легких, а глаза расширились от ужаса. Казалось, что это и есть моя смерть. Быстрая и бесславная. Но секунды шли, а я оставалась живее всех живых. Наконец, получилось сделать вдох.
Колдун пах костром. Не тем, который разжигают на пикнике с друзьями. Он пах костром, на котором горят грешники.
А еще он завораживал. Если вчера я не смела поднять взгляд, то сегодня не могла отвести его в сторону. Фиолетовые глаза гипнотизировали. Подавляли, выворачивали душу наизнанку. Хотя о чем это я. Моя душа и так уже принадлежит ему по контракту.
— Сейчас ты отправишься к своим родным.
Голос колдуна звучал как будто из другой комнаты. Или это я снова решила потерять сознание? Очень не вовремя, Лиса!
— Что?
— Тебе нужно будет поддерживать физический контакт с каждым из тех, на кого наложено проклятие минимум десять секунд. На все даю тебе четверть часа.
Я не успела ничего сообразить, вникнуть в смысл его слов или осознать, что ужасный Шаттенхард кажется, действительно собирался снять проклятие с меня и моей семьи. Я просто оказалась посреди пыльной и бедно обставленной комнаты, и увидела тех, с кем уже однажды попрощалась навсегда — маму и брата.
* * *
Первым меня заметил Вилли. Он сидел на одной из двух кроватей и сжимал деревянную фигурку коня. Дешевая поделка, которая продается на местном рынке за копейки. Это я оставила ему игрушку перед уходом. Все наше имущество конфисковали перед тем, как бросить в тюрьму, а когда выпустили, оказалось, что возвращать ничего не будут. И детские игрушки тоже были имуществом. Я знала, что не стоит тратить на это и без того быстро тающие деньги, которые появились у меня только благодаря Курту. Но в то же время я понимала — когда я уйду, с братом уже никто не будет играть.
— Лиса!!!
Радостный визг преобразил заплаканное личико, а через секунду Вилли стрелой мчался ко мне, чтобы крепко сжать в объятиях, уткнувшись носом мне в живот.
— Я знал, что ты вернешься! Ты ведь навсегда, правда? Ты больше не бросишь меня? Лиса, оставайся. Я тебе свою кровать уступлю, а сам на сундуке спать буду. Мне удобно, честно-честно, я уже пробовал!
Слова застряли в горле и все силы уходили на то, чтобы не расплакаться. Да, комнату изначально сняли только на двоих. Зачем платить больше, если моя судьба к тому моменту уже была предрешена? Мама решила, что это рационально.
— Ах ты негодная девчонка!
Визгливый голос принадлежал моей матери, которая проснулась от причитания Вилли.
— Как ты посмела вернуться! Ты должна была снять с нас проклятие! Сейчас же иди назад! Как ты смеешь так поступать со мной? Со своим братом?
— Мама, я…
Меня прервала звонкая пощечина. Мама влепила ее сразу же, как только смогла приблизиться на достаточное расстояние для удара. Мои оправдания она точно слушать не собиралась.
— Я не буду кормить еще один рот, так и знай! Если бы не была так эгоистична, то сделала бы все, чтобы спасти свою семью!
Ее не волновало, что для этого мне фактически пришлось продать себя в рабство. Обречь на скорую смерть в замке колдуна. Похоже, ей даже один раз увидеть свою внезапно воскресшую дочь было противно.
— Я пришла снять проклятие.
Мне все же удалось вставить это короткое предложение. И даже голос не дрогнул и не сорвался. Я могла гордиться собой за это.
— Так чего же ты ждешь?
Больше не говоря ни слова, я взяла маму за руку, как сказал колдун. Должно было хватить десяти секунд. Я решила выждать подольше. Вилли так и вовсе продолжал меня обнимать, как будто боялся, что если отпустит, то я исчезну. Впрочем, он был прав.
— Мама, можно Лиса останется?
Ее лицо смягчилось, как происходило каждый раз, когда она смотрела на сына. За любовь к нему я готова была простить маме многое. Даже нелюбовь ко мне.
В детстве было обидно, а сейчас скорее привычно. Я даже какое-то время думала, что не ее родная дочь, а отец нагулял меня на стороне, поэтому она так относится ко мне. Это позволило бы оправдать маму и продолжить любить ее. Увы, такая теория продержалась недолго. До того момента, как я не начала превращаться из нескладного ребенка в девушку. Тогда мое сходство с матерью стало настолько очевидным, что отрицать его стало невозможным. Каштановые вьющиеся волосы, серые глаза, вздернутый нос, невысокий рост, даже родимое пятно на запястье — все это я унаследовала от нее. От отца мне досталась, пожалуй, только угловатость — острый подбородок и отсутствие выдающихся женских форм.
Я была практически копией ее портрета в юности. И от этого было вдвойне обиднее.
— А говорили, из Заубвальта не возвращаются.
Мама была рада, что у меня получилось выполнить свою миссию, но не могла не смолчать. Она была недовольна в любых вопросах, которые касались меня. Если я отказывалась музицировать или делала успехи в музыке. Если я надевала голубое платье, или розовое, желтое, зеленое… Она всегда находила повод для критики. Даже сейчас, когда я избавила ее от неминуемой смерти.
А в том, что проклятие действительно удалось снять, я уже не сомневалась. Если бы Шаттенхард дал мне больше времени на осмысление, я бы поняла, что свинцовая усталость последних недель ушла, дышать стало легче, а тошнота, мучившая меня с того самого дня, как принесли вести о кончине отца, отступила. И сейчас я видела, как светлеют синие круги под глазами мамы, разглаживаются морщинки на некогда идеально холеном лице. Чего магия Шаттенхарда не могла убрать, так это легкий запах алкоголя, исходивший от моей матери.
— Я ненадолго. Через несколько минут мне нужно будет вернуться.
— Так ты действительно добралась до
