что происходит. Он, находясь на месте с удивлением оглядывался вокруг, словно вдруг оказался в незнакомом для себя месте. Потом, начал рассматривать себя. Ноги — вытягивая их поочередно и зачем-то ощупывая, поднимая одну из штанин и внимательно разглядывая колени, икры. Руки — поднося ладони к лицу и рассматривая каждый палец в отдельности. Затем вдруг приподнявшись и встав на колени продвинулся к самой воде, и раздвинув ладонью, плавающий на поверхности какой-то мусор, долго вглядывался в собственное отражение, будто видел его впервые в жизни.
Подошедший к берегу паренек, вначале удивленно смотрел на действия своего друга, и даже слегка посмеивался над ним, но в какой-то момент его лицо вдруг приобрело серьезное выражение, и он со словами:
— Чур, меня! Чур, меня! — неистово перекрестился, и подскочив к стоящему у воды подростку, решительно развернул того в свою сторону.
— Ты, что, Длинный! Умом тронулся? — с тревогой воскликнул он слегка испуганно. Но увидев улыбающееся лицо и вполне осмысленный взгляд, вновь перекрестился. — Тьфу, ты! Опять твои дурацкие шуточки, а я уж было подумал, всё, допрыгался приятель! Жрать-то будешь? Или продолжишь убогого изображать?
Приятель прямо с колен взвился вверх и сграбастав дружка, покачал его из стороны в сторону пародируя цирковых борцов, а затем неожиданно для последнего, вдруг слегка присев на одну ногу, ловко перекинул друга через свое плечо, немного подправил его полёт, и в итоге Лепеха со всего маха улетел в реку. Следом за ним, туда же сиганул и его товарищ. Дальше последовали шумные водные игры с догонялками, легким подтоплением, нырянием с плеч друга. В конце концов накупавшись мальчишки выбрались на берег и только разлеглись на травке, как Лепеха вскочил как ужаленный и кинувшись к котелку заорал:
— Блин! Шутник недоделанный, из-за тебя, чуть уха не сгорела!
— Уж и пошутить нельзя! — произнес поднявшийся на ноги и двинувшийся к котелку приятель, хлопнув по плечу друга — Ну, что давай твое хлебово попробуем, шеф?
— Ты говори, да не заговаривайся! — возмущенно воскликнул тот. — Какой-такой шеф?
— Шеф-повар. Так в дорогих кабаках главную кухарку кличут.
— Ты меня бабой, что-ли назвал?
— Ну что ты Лепеха! Хватит, успокойся уже. Это только у нас кухарка — баба. А в заграницах повар завсегда мужик.
— Все у них не как у людей.
Устроившись у котелка, подвешенного над огнем, приятели достали по ложке и, перемешав варево принялись осторожно есть. Что может быть вкуснее ухи, сваренной из нескольких сортов рыбы, до еще и на воде, где эта рыба полчаса назад плавала? Во всяком случае поглощавшие в данный момент уху думали именно так.
— Хлебца бы еще!
— Не гневи бога! И так живем, как баре.
— Да ладно те, уж и помечтать нельзя.
Плотненько пообедав друзья облизали и спрятали ложки, затем Длинный достал из небольшого заплечного мешка, лежащего возле костерка слегка помятую сине-красную пачку папирос «Кино», и протянул ее приятелю. После чего достал одну папиросу себе обстучал о край пачки, дунул внутрь, и ловким движением смяв мундштук, прикурил от взятого из костерка уголька. Откинувшись на траву, друзья пускали дым и тихонько переговариваясь между собой решали, чем займутся дальше.
— Не Лепех, здесь конечно хорошо, но лето скоро закончится, что делать будем? Опять к Кривому прибиваться, так ведь не выйдет, сам знаешь.
— Может в Ташкент? Говорят, там тепло и сытно.
— Сдался тебе этот Ташкент. Я бы лучше к морю. Гагры, Сочи, Крым наконец. Хотя нет в Крым не нужно, а вот Одесса другое дело.
— Откуда знаешь? Был там?
— Откуда? От верблюда.
— От кого?
— Неважно.
Приятель глубоко затянулся, тонкой струйкой выпустил дым и уставившись куда-то вдаль, о чем-то задумался. Лепеха, видя, что тот о чем-то задумался, осторожно отодвинулся в сторону, стараясь не мешать ему, а чуть позже, так же тихо снял с рогулек котелок и спустился к берегу реки, чтобы выбросить, оставшиеся на дне кости и помыть посуду. В такие мгновенья, как он уже неоднократно убеждался отвлекать Длинного не стоило. Леха мыл котелок и время от времени поглядывал на своего друга, вспоминая и недавнюю жизнь, и то как он обрел брата.
Длинный появился в Лехиной жизни внезапно и сразу же стал и лучшим другом и даже в какой-то степени братом. Леха и сам не понимал, как такое могло произойти, но это произошло, и он ни разу не пожалел об этом. Мало того, что приятель оберегал его от любых невзгод, так еще и с ним было просто интересно. Длинный знал множество историй, мог часами рассказывать их, и всегда его рассказы были настолько интересны и захватывающи, что Леха будто сам был участником этих событий и ярко представлял все образы. До появления Длинного, Леха занимал место в банде Кривого, скорее, мальчика для битья, того над кем можно было спокойно поиздеваться, не ожидая ответа. И это проявлялось во всем. Чтобы заработать кусок хлеба, подчас добытый им самим, приходилось исполнять самые нелепые пожелания Кривого. А когда было уж совсем голодно или невмоготу, то Кривой отправлял его на паперть, просить милостыню. А для Лехи не было большим унижением, чем протянуть руку и попросить подаяние. При этом сам Кривой все время находился неподалеку и стоило Лехе опустить руку, как тут же оказывался возле него и отвешивал тумака. А порой просто со всего маха расшвыривал с таким трудом собранные монетки и корочки хлеба, и их приходилось собирать, ползая на коленях и выковыривая порой из грязи.
Когда-то давно, он жил во вполне обеспеченной семье. Отец служил инженером на железной дороге, а мать обреталась дома, следя за порядком и обеспечивая уют для любимого Алёшеньки. Алёшенька был единственным и, наверное, самым желанным ребенком, но не из-за того, что родители не хотели иметь нескольких детей, а как раз наоборот. Просто, не все получается так, как этого желаешь. Конечно с ним не делились такими сокровенными мыслями по причине его малолетства, но с момента его рождения, он не знал отказа ни в чем. Ткнул пальцем в понравившуюся вещь, и она вскоре оказывалась у него. И все было бы хорошо, но в один прекрасный момент, отца вдруг объявили «недобитым буржуем» и уволили с работы, а Леха вместе с родителями вдруг из огромного дома с множеством комнат и приходящей прислугой, вдруг оказались в крохотной комнатушке, какого-то флигеля, где даже не имелось
