другом отделении?
Габриэлла никогда не понимала, почему вся семья Катанео живет в одном поместье, если они разделили его на флигели, по одному на каждого члена семьи. Главное здание достаточно велико, чтобы каждое крыло было эквивалентно огромной квартире. Для меня всегда было очевидно, что это вопрос безопасности. В Италии нет более безопасного места, чем Cantina Santo Monte. Но сегодня я молча проклинаю это. Неужели дьявол не может жить где-нибудь в другом месте?
— Шеф специально просил тебя, — невозмутимо повторяет она, и я чувствую, как разгораются мои щеки, ведь всем известно, что поддержание чистоты в доме — не единственная задача горничных Тициано.
Дьявол знал, что пока Габриэлла рядом, я буду в определенной степени под защитой. Блядь! Блядь! Не прошло и дня с тех пор, как моя подруга уехала, а он уже пользуется ее отсутствием.
— Я одинокая женщина, Луиджия. Это было бы неуместно. — Я пытаюсь, хотя и не думаю, что это что-то для нее значит. Служанки, которые практически из кожи вон лезут, чтобы застелить постель Тициано, только чтобы иметь возможность лечь в нее, тоже одиноки.
Господи! Почему мое сердце бьется так быстро?
— Все уже решено, — заверяет она, и я моргаю, растерявшись больше, чем когда-либо с начала этого разговора. — Я даю тебе два дня, чтобы привести свои планы в порядок.
— Привести в порядок? Что значит решено?
— Я поговорила с твоей мамой, она дала свое разрешение.
И этого достаточно, чтобы мой до этого расчетливо контролируемый тон полетел в воздух. Следующие слова я выкрикиваю:
— Что она сделала?
04
ТИЦИАНО КАТАНЕО
— Моя дорогая!
Я обнимаю лицо Луиджии, целую то одну сторону, то другую. Уголок ее губ слегка приподнимается. Движение настолько неуловимо, что осталось бы незамеченным, если бы получение улыбок от этой женщины не было одной из моих жизненных миссий. Мамина домработница работает в этом доме столько, сколько я себя помню. И в детстве, поняв, что, за исключением надоедливого Витторио, два других моих брата уже посвятили себя миссии избавления от нее, я решил, что хочу чего-то более дерзкого, чего никогда не видел, чтобы кто-то добивался: заставить ее улыбаться.
Прошли годы, прежде чем я достиг своей цели, и еще больше времени, прежде чем она призналась мне, что у меня получилось, но теперь это стало обычным делом. Мне нравится Луиджия. И именно она должна была терпеть мою маму день и ночь после того, как все ее дети принесли клятву Священному. Эта женщина заслуживает, чтобы кто-то заставлял ее улыбаться. Иметь дело с Анной Катанео — задача не из легких.
— Привет, Тициано, — приветствует она меня, протягивая руку, чтобы взять мое пальто, и я отдаю его ей.
— Все уже в сборе?
— Да. Ты последний.
— И как она сегодня? — В ответ экономка кивает и едва заметно вздергивает брови. Это не очень хороший знак. Она должна была использовать свой плотный график как предлог, чтобы не приходить сегодня на ужин. — А как же то, о чем я тебя просил, моя дорогая?
— Рафаэле сообщили об этом сегодня. Я дала девушке два дня на то, чтобы подготовиться к изменению планов, после чего она вернется.
Я улыбаюсь, довольный. Два дня не имеют значения.
— Замечательно Луиджия, — говорю я, и она остается позади, когда я вхожу в столовую в родительском крыле дома. — Я только что понял, что в ближайшие несколько недель еда не остынет, пока мы ждем появления Витторио. — Я отпускаю обычную шутку, хотя человека, о котором идет речь, нет.
Я касаюсь плеча отца в привычном приветствии, и он, не вставая, пожимает мне руку. Проходя мимо него, я уворачиваюсь от кислородного баллона, стоящего рядом с его инвалидным креслом. В отсутствие Витторио он сидит во главе стола — место, которое когда-то принадлежало ему, а теперь принадлежит моему старшему брату. Теоретически я должен сам заботиться о себе. Теоретически я должен быть тем, кто сидит здесь, раз уж я выполняю роль Дона, но мне наплевать, и моя семья это знает. Я уже не первый раз беру на себя обязанности Дона, когда ему приходится уезжать из Италии, но, если меня заставляют делать это вне дома, я отказываюсь делать это внутри. На семейных ужинах я предпочитаю, чтобы все оставалось так, как есть. Моя мама встает со стула, на котором сидела, справа от отца, чтобы поцеловать меня в щеку.
— Этот неблагодарный! — Начинается литания, о которых я знал еще до того, как успел сесть.
— Мы еще даже не прикоснулись к еде, Анна, — жалуется отец, и я не могу удержаться от смеха. — Пожалуйста не начинай! — Восклицает он.
Мои братья более сдержанны, чем я, и стараются скрыть свои улыбки. Чезаре подносит руку ко рту, а Джанни делает вид, что кашляет. Кучка бездельников. Я обхожу стол и сажусь слева от отца.
— Ты ведь собиралась начать свою проповедь, правда, мама? — Говорю я, глядя на маму с циничной улыбкой.
Она поднимает бровь, в ее голубых глазах сверкает смесь негодования и решимости. Мама не из тех, кого легко запугать, особенно когда речь идет о том, чего она хочет для своих детей.
— А ты что скажешь, Тициано? — Она скрещивает руки и наклоняется вперед, как будто собирается произносить пламенную речь.
— Думаю, мне понадобится бокал вина, чтобы сопроводить это шоу, — бормочу я Чезаре, который тихо смеется рядом со мной.
— Это не смешно, Тициано! Тому, что сделал твой брат, нет оправдания! — Я смотрю через стол на Джанни, а он кивает головой и беззвучно шевелит губами, произнося слова — И вот мы начинаем…
После того как ее заставили улыбаться и махать руками во время свадьбы, на которую она не была согласна, я понял, что есть, пока действительно горячо, это не единственное, что будет означать отсутствие Витторио на семейных ужинах в ближайшие несколько недель. Маме будет что сказать, ведь со старшим сыном дома она никогда не осмелится, и нам, бедным смертным, остается только переживать все ее недовольство.
Она заправляет за ухо прядь своих темных волос и смотрит на моего отца, словно обвиняя его в выборе Витто.
— Я все делала для него, а он не оставил мне выбора.
— И что же это было? Отказ от женщин, которых ты вырастила, Анна? — Отвечает отец.
— Вот именно! Я готовила девушек Саграда для своих детей с самого их рождения, а Витторио решил жениться на бразильской шлюхе? Это неприемлемо! Неприемлемо!
Она продолжает жаловаться, но дает сигнал служанкам подавать закуски. Когда тарелки
