заставляли по пять раз за день переставлять госпиталь, чтобы тот был точно в пяти километрах от первой линии. Или та ваша знаменитая атака, когда после прямого приказа вы вывели вперед только одну роту из четырех, ничего не добились и откатились назад… Повезло, что в прошлую войну китайцы не умели пользоваться подобными ошибками, но будут ли японцы к вам столь же благосклонны?
Да, и такие офицеры в это время тоже были.
— Я считаю, что японцы в разы опаснее. И что эта война будет очень тяжелой. Поэтому и мне, и вам тоже придется показать все, на что мы способны.
— Паникуете? Новая грань вашего таланта? И все же не стоит врага и переоценивать. У Японии есть опыт войны с Китаем — да, но у них нет опыта сражения с первоклассными европейскими армиями. Какое бы оружие ни закупили самураи, все проблемы оно не решит.
— И тут бы я с вами тоже согласился, но… Разве мы с вами первоклассные европейские войска? Даже основные части потянут разве что на второй класс, а те, что подъезжают на пополнение, и вовсе не выше третьего.
Хорунженков задумался, и в этот момент мы добрались до комплекса армейских складов. Десятки ангаров среди железнодорожных путей, между которыми сновали тысячи носильщиков, разгружая одни составы и нагружая другие. Я бы в этом хаосе потерялся, а вот капитан каким-то чудом не только сориентировался, но и мгновенно нашел нужного интенданта.
— 22-й стрелковый? — тот сверился с какими-то своими бумагами. — У вас почти полный штат на месте, так что…
Интендант попытался раствориться, но тут уже я его удержал.
— Давайте все же пройдемся по всем пунктам. Оружие?
— С запасом для развертывания на месте.
— Снаряды, порох…
— В вашем полку нет артиллерии.
— А что может быть?
— Есть пулемет Максима, но я его вам не дам.
— Правильно, потому что дадите два, — я закусил удила.
— Не дам! — интендант угрожающе завращал глазами, а у меня словно тумблер переключили, и остались только ледяное спокойствие и жажда крови.
— Не дадите? Приду к вам вечером домой и пущу пулю в лоб. Скажут, хунхузы! А даже если мне не поверят, вам разве легче будет?
Капитан Хорунженков в этот момент только рот открыл и, видимо, хотел что-то возразить, но его бунтарский дух победил дворянское воспитание. И правильно: пусть знает, что не только он умеет грубить.
— Как вы смеете мне угрожать? — интендант тоже растерялся. Сейчас бы ему развернуться да уйти, и, ясное дело, не стал бы я его выслеживать. Ну ладно, выследил бы, но только чтобы морду набить. Но, кажется, повелитель складов и армейских припасов подумал совсем в другом направлении. — Вы из этих? Эсеров?
Кажется, он нашел для себя объяснение моему поведению и от этого еще больше испугался.
— Я из тех, кому нужно два пулемета. Для русской армии.
— Хорошо.
— И запас патронов.
— Будет.
— Что насчет зимней одежды?
— У вас есть по штату на месте…
— А у вас? — я на ходу прервал начавшего приходить в себя интенданта.
— Могу выделить тысячу шинелей.
— Еще нужны запасные клинья для палаток, пропитки и сапоги, — вмешался Хорунженков.
— Нужны, — согласился я, и интендант закивал.
— Все положат в ваши вагоны, только вам потесниться придется. Вещи я выделю, но вот расширить сам состав никак не получится. И так грузим каждый паровоз по максимуму.
— Хорошо, только пусть печки поставят, — согласился капитан.
— А теперь обсудим медицину, — продолжил я. — Что можете предложить по ней?
— Лекарства и перевязочный материал по норме отгружены вместе со штатом для вашего нового полевого госпиталя.
— А телеги для перевозки раненых? Носилки? Может быть, какая-то техника?
После моих вопросов интендант побледнел, но в итоге мы все равно договорились. Он остался цел, а мой полк получил штатные линейки — это такие медицинские повозки для раненых, — паровую машину для стерилизации, ледяную для аптеки и даже рентген-аппарат с генератором и запасом топлива. Последний полагался только на корпус, но во 2-м Сибирском его еще ни у кого не было, так что почему бы не начать с меня.
В общем, я остался доволен. Хорунженков тоже, хотя, как бы я его ни расспрашивал «почему», он старательно уходил от ответа.
* * *
Штабс-капитан уже думал, кого попросить о переводе, когда полковник Макаров его удивил. Он-то всегда считал этого тридцатилетнего балбеса тряпкой — как можно быть офицером и не добиться уважения ни от своих солдат, ни от своих женщин? Но сегодня все было как-то не так… Сначала согласие отправиться на передовую, потом угрозы интенданту! А ведь окажись на месте того кто похрабрее, и можно было бы легко доиграться до каторги. Но во взгляде Вячеслава Григорьевича в тот момент мелькнул такой холод, что и сам капитан поверил — этот может убить. Более того, уже убивал и не раз. Вот интендант и сломался.
Впрочем, не это поразило штабс-капитана, а то, что старый Макаров выбил бы из поплывшего чиновника лучший офицерский припас, да и все, но новый о себе даже не подумал. Намеки на самовары, на нормальный пистолет вместо нагана или даже на настоящий английский стек — пропустил мимо ушей. Словно плевать ему на такие мелочи. Зато как на него смотрели будущие медики полка. Один врач, аптекарь, 5 фельдшеров, 6 прикрепленных к ним носильщиков.
До них, оказывается, уже успели дойти слухи, кто будет ими командовать, но вместо самодура к ним пришел человек, который раздобыл все, что нужно для работы. А когда один из фельдшеров пожаловался, что не хватает индивидуальных перевязочных пакетов и первичных повязок, то не стал ругаться, а просто еще раз сходил к своему знакомому интенданту. И все появилось, даже с запасом.
Новенькие солдаты, почти двадцать человек, которые поехали с ними в двух забитых припасами отопленных товарных вагонах, еще не понимали, как им повезло. А вот Хорунженков думал, скажется ли эта житейская сноровка, неожиданно проснувшаяся в Макарове, еще и в военных делах. Или как озарение — прогорит и потухнет, оставив после себя только тяжелый смрад.
* * *
В вагоне воняло.
Печки, которые так заботливо затопил штабс-капитан, конечно, грели, но вот в дровах было много сырости и гнили, так что приходилось мириться с платой за здоровье.
