В 1969 году семьсот пятьдесят тысяч долларов составляли примерно пять миллионов долларов по нынешнему курсу, но издатели охотно выложили деньги. Ирвинг показал им контракт и многочисленные записи, сделанные рукой Хьюза…
Вы видите, даже после сочинения "Подделки!" — руководства по фальсификации с очаровательными подробностями о подделанных подписях и поддельных картинах — Клифф Ирвинг остался блистательным психологом и гениальным обманщиком. Как и все ловкие мошенники.
С серьёзной миной на лице Ирвинг рассказывал, как встречался с Хьюзом на вершине пирамиды в Мексике. [Обратите внимание, что всем агентам Ирландской республиканской партии, которые утверждают, что мы задолжали им от двадцати до восьмидесяти процентов всего, что заработали (только потому, что мы здесь родились), тоже удаётся сохранять серьёзную мину на лице]. Естественно, во мраке ночи… (Если бы Эльмир когда-нибудь работал под Дали, получилась бы прекрасная сюрреалистическая картина: целеустремлённый молодой красавец Ирвинг и богатый старый псих со спутанными волосами и ногтями — или когтями — как у "снежного человека"… подписывающий контракт на пирамиде… наверняка, в полнолуние…)
Позже, когда достоверность слов Ирвинга стала вызывать подозрения, в суд вызвали экспертов-графологов. Они засвидетельствовали, что подпись на контракте и записи, предоставленные Ирвингом, принадлежат руке Ховарда Хьюза и никого другого. Увы, на этом этапе многие люди начали разделять невысокое мнение Ирвинга (и Эльмира) об экспертах, а контракт на издание биографии Хьюза вскоре был расторгнут.
Сам Хьюз в разговоре по телефону (он никогда не покидал места своего уединения…) назвал Ирвинга мошенником; но, конечно, нашлись люди, утверждавшие, что голос в телефоне принадлежал виртуальному Хьюзу, двойнику, который годами выдавал себя за Хьюза. Эти маньяки — я имею в виду фанатов теории заговоров — заявляют, что мафия много лет назад «убрала» реального Хьюза. Может быть, Ирвинг выдумал историю о встрече с уже мёртвым человеком и был "выведен на чистую воду" другим мошенником, игравшим роль этого мертвеца? Как доказал Свифт Партриджу, невозможно решить вопросы о жизни и смерти, основываясь только на голословных утверждениях.
Но о такого рода заговорах мы поговорим позже. Сейчас же займёмся следующим вопросом: "канон" как разновидность заговора.
Мы просто не знаем, в какой степени Эльмир вторгся в канон. Возможно, два процента шедевров в современных музеях принадлежат его волшебной кисти, как сегодня допускают практически все. Возможно, эта цифра (по крайней мере. В постимпрессионизме, фовизме и раннем кубизме — специализации Эльмира) доходит до двадцати пяти или даже пятидесяти процентов… Создание "более тысячи" полотен не могло не составить весомый процент в канонической классике ХХ столетия. Множество таких намёков появилось в "Подделке!" Ирвинга и ещё больше в картине Уэллса—Рейхенбаха…
Хорошо, но тогда нам придётся с такой же критичностью пересмотреть каноничность искусства, с какой в восемнадцатом и девятнадцатом веках пересматривалась каноничность религии. Религиозное соответствие канону сохранялось (на Западе) только до тех пор, пока Папа Римский считался ведущим мировым экспертом. Когда расплодились новые эксперты со своими собственными культами, вопрос религиозного соответствия канону стал неоднозначным и спорным. Что произойдёт, когда с подобной проблемой придётся столкнуться экспертам в Искусстве?
Ряд радикально феминистских критиков уже ввёл "протестантскую ересь" и сдал в утиль таких Умерших Белых Европейских Самцов (УБЕСов, выражаясь на модном жаргоне), как Данте, Бетховен, Шекспир, Микеланджело и пр. Классический канон заменили "новым каноном". Это множество давно забытых дам, чей вклад в искусство, откровенно говоря, кажется мне, как и большинству критиков, просто несопоставимым с вкладом вышеперечисленных УБЕСов.
Например, некая Сьюзан Макклэри обнаружила, что Девятая симфония Бетховена — это гимн изнасилованию. Несомненно, такой вывод удивит всех почитателей Бетховена, которые не обладают столь выраженными андрофобными наклонностями и воспринимают эту музыку в её поистине космическом величии. Но послушаем Макклэри: "Конец репризы в первой части Девятой симфонии — один из самых отвратительных музыкальных моментов… который в финале взрывается удушающей, убийственной яростью насильника…" Звучит почти так же нелепо, как "еврейский погром в Техасе", не так ли?
Хотя я пишу много сатирических произведений, эту историю я не придумал. Анализ Макклэри можно прочитать в "Миннесота Композерс Форум Ньюслеттер" за январь 1987 года. Ещё эта дама не любит западную классическую музыку в целом из-за её "фаллического буйства" и "анальных сокращений". Клянусь, я не выдумал ни саму Макклэри, ни тексты её бредовых речей. Клянусь Богом. Просто некоторые "феминистические перлы" звучат поистине сатирически, если их цитируешь дословно.
Что же касается женских шедевров, сопоставимых по величию с шедеврами старины Людвига, то, как утверждают ревизионистки-феминистки, они только кажутся слабее, поскольку наше восприятие отравлено "патриархальным промыванием мозгов фаллоцентрической культуры" ("Наше" относится ко многим женщинам-искусствоведам, например, Камилле Палье, которая сердито говорит, что этот аргумент — идиотская карикатура на феминизм).
Возможно, всем нам надо пройти длительное депрограммирование в феминистическом лагере для перевоспитания. Тогда мы поймём, что Хильдегарда Бингенская не только превзошла самого Бетховена, но написала больше первоклассной музыки, чем Моцарт, Бах и Скотт Джоплин вместе взятые, притом не приплела туда фантазии на тему сексуального насилия.
Ревизионисты из стран "третьего мира" выступают с похожими обвинениями в адрес канонической централизации УБЕСов. Они вопрошают, причём не слишком вежливо: неужели мы и впрямь считаем, что все шедевры мирового искусства созданы на одном субконтиненте только белыми мужчинами? Гммм?
Так кому мы доверяем: этим ревизионистам или своим ощущениям?
И смеем ли мы вообще кому-нибудь доверять после Эльмира?
Как написал знаменитый бард:
Он стоял в носках и удивлялся, удивлялся,
Он стоял в носках и удивлялся.
Постмодернисты идут ещё дальше, чем феминистки и мультикультуралисты. Подвергая релятивистским сомнениям не только официальные каноны, но и все так называемые "вечные истины" — художественные, религиозные, философские, научные и пр. Мало того, некоторые эксперты заклеймили меня как постмодерниста. Например, в книге Ларри Маккэффри "Постмодернистская проза: биобиблиографический справочник" меня называют романистом-постмодернистом "в традициях" Пинчона, Берроуза и Воннегута. Должен признаться, что в этом обвинении есть какая-то доля истины, поскольку Пинчон, Берроуз и Воннегут возглавляют список моих любимых современных писателей и поэтому не могли на меня не повлиять. (Кстати, Джеймс Джойс и Орсон Уэллс, мои любимые писатели столетия, подозрительно напоминают предпостмодернистов). Социолог Альфонсо Монтуори в книге "Эволюционные способности" тоже причисляет меня к постмодернистам, хотя и признаёт, что я не так беспросветен и пессимистичен, как другие романисты-постмодернисты. Мне ужасно приятно, что нашёлся хоть один человек, который почувствовал это отличие. Но вообще, если понимать под постмодернизмом «постдогматичность», я стыдливо примыкаю к сомнительной компании постмодернистов. Но как только под постмодернизмом начинает пониматься некая новая догма, я без сожаления с этой компанией расстаюсь.
