долгих и неустанных часов наблюдений), где они держат документы. Там бы взяла паспорт ма. Готово!
Увы. Пока что этот тернистый путь не для меня. Остается прислушиваться и ждать, пока она (мать моя китайская женщина) не раскроет свою личность.
Я терпеливая. Дождусь.
Или выучу китайский, который письменный.
Даже интересно, что наступит раньше?
День моего первого выхода в свет проходит как-то сумбурно. Завтрак стандартный, мне в нем перепадает клейкая рисовая каша и соевое молоко. У родителей каша выглядит интереснее. Она на курином бульоне, с фасолью, грибами и зеленью.
Счастливые: в моей даже соли и сахара нет.
— Ай-йя. Наша Мэйли ест аккуратнее.
Ма зрит в корень: я отвоевала право есть ложкой в первые же дни осознанного пребывания в данном туловище. Ложка, кстати, забавная, с плоским дном.
Батя (я нашла-таки аналогию к «баба», что не доводит меня до хохотулечек) свою версию каши пролил на стол, уделал край рубашки, забрызгал ма…
Есть прям заметная разница, как ест ба и как употребляет пищу ма. Он противненько чавкает, нередко говорит и жует одновременно, может и иные звуки издавать во время еды… Ма ест аккуратно. Тихо, рот закрыт, палочки держит — залюбуешься.
У нее буду учиться, когда подрасту. Не у бати, это прям сто процентов.
Пока ба бурчит и ходит переодеваться, призвав на помощь ма, тихонько подтягиваю к себе мамину тарелку.
Поесть нормальной человеческой еды! Хоть разочек!
А не эту вот клейкую безвкусную бурду.
— Ли Мэйли! — грозный рев разъяренной тигрицы.
Застукали! Дергаюсь: рефлексы, они такие. Цепляю ручонкой край миски, та переворачивается…
Стул, стена, полкухни в еде. Все, что не заляпал батя, я довела до «ума».
— Хи? — вырывается полувопросом.
— Ай-йя! А-Ли!
Довели мать. Закончились у бедной китайской женщины нормальные выражения, остались только смысловые частицы. И уменьшительно-ласкательные для выражения чувства любви к драгоценной дочурке.
В итоге ма возится с уборкой все утро и большую часть дня. О чае с другими «ма» вспоминает чуть ли не в последнюю минуту. Одевает меня, одевает, пока я не становлюсь похожей на капусту.
В этом двигаться неудобно. Мне дискомфортно, женщина! О каком социальном взаимодействии может идти речь, если у меня на свободе только голова и кисти рук?
Хотя… я могу думать, говорить и даже могла бы печатать, но кто ж меня подпустит к клавиатуре? Что еще нужно писателю?..
О клавиатурах и не только. В нашем не слишком-то шикарном жилище нет компьютера. И ноутбука нет. Из техники сложнее стиральной машины без отжима, маленького ТВ и рисоварки я тут вообще ничего не наблюдаю.
Холодильник я не забыла. Он у ба-ма не такой, как я привыкла за годы хорошей жизни: два метра, четыре двери, ноу-фрост и вот это вот всё. Этот что-то вроде «Минска» или «Бирюсы» из самого раннего детства прошлой жизни. Только на логотипе иероглифы, совершенно для меня (пока что) нечитаемые.
В плане техники мои новые предки — отсталые. И это печалит.
Особенно на фоне столовой-гостиной наших соседей по району. Тех, к которым нас пригласили на чай.
И когда я говорю: «Нас», — я не преувеличиваю свою роль в этом светском рауте. Меня осматривают, айкают и умиляются. Говорят, что я очень красивая. И послушная — это тут ого-го какой комплимент для малыша (или малышки).
Сокрушаются, что так поздно знакомятся с нашей семьей: одинаковый возраст детей — это ведь такой хороший повод для знакомства. Отсутствие на чае главы семьи никого не смущает. Гипотетический папа (баба!) Вэйлань тоже отсутствует.
Роль мужчины в семье — зарабатывать деньги. Роль женщины — родить и воспитать ребенка. Это как-то вскользь упоминается, между восклицаниями о моей потрясающей послушности и шелковистости волос моей ма.
Я только учусь различать этих похожих друг на друга азиатов. Но вот сейчас, в сравнении, могу сказать: моя китайская женщина симпатичнее чужих китайских женщин.
Они все довольно низкие. Кира Воронова порой комплексовала из-за своих метра шестидесяти. Правда, потом вспоминала однокурсницу Марию Федоскину по прозвищу Машка-Полторашка, и успокаивалась.
Так вот эти все недалеко ушли от «полторашки». Моя даже почти дотянулась до роста взрослой меня из той жизни. Выше моей только хозяйка квартиры, она же мама Вэйлань.
Еще на чай приглашены: знакомый мне Чен Чен, некий Джиан и их родительницы. Две последние похожи так сильно, что я подозреваю в них кровное родство. И отличаю только по цвету кофт: одна в зеленой, вторая в черно-белой.
У обеих лица похожи на блин, глаза узкие, как у меня-прошлой после Новогоднего корпоратива. Тяжелые подбородки, узкие губы, носы широкие и как бы приплюснутые. Кожа кажется толстой и грубой, ручки так и тянутся потрогать, проверить.
Держусь. А то выбьюсь из образа послушной девочки.
Лица моей ма и устроительницы чаепития более вытянутые, челюсть уже, глаза больше. Мама Вэйлань очень манерно моргает, как бы в замедленной съемке. Демонстрирует двойное верхнее веко. У моей такого нет.
Это что, тут уже в ходу пластика? Надо взять на заметку. Хочешь не хочешь, а уродливым лицом тут (в Азии, да и в мире в целом) известности не добиться. Может, придется в будущем что-то править. Однако, повторюсь, хотелось бы обойтись без подобных вмешательств.
— Такие хорошие волосы! — в какой уже раз восклицает мама Джиана.
Цвет волос тут у всех присутствующих один — черный. Если и есть разница в оттенках, я ее не улавливаю.
Я, кстати, не уверена, что эти их имена можно склонять. Но мне так удобнее, значит, так тому и быть. Вот Вэйлань очевидно не склоняется. Кстати, нам не пора ли знакомиться?
А то вертят меня, как куклу. Все по очереди.
— Этот стол из красного дерева? — меняет тему мама Чен Чена.
Выдыхаю с облегчением: наконец-то меня отпустили из цепких лап эти плосколицые женщины.
Обстановка в жилище намного богаче, чем в нашей квартирке. Тут
