«надо» не знает. И не хочет делиться лопаткой. Но куда ему против моего сурового взгляда?
Лопатка переходит из рук в руки. Я показываю балбесу, как надо утрамбовывать края ямки. Мы копаем пруд.
— Ли Мэйли! — это ма закончила какие-то свои дела на улице.
Возвращаю балбесу лопатку.
— У-а-у! — начинает реветь это недоразумение.
— Мама Мэйли, приходите еще, — умиляется мамаша балбеса.
Чен Чен встает, его координация явно уступает моей. Нога — ямка недоделанного пруда — падение. Лицом в мокрый песок.
Эх, неудачник. Даже руки после такого об тебя вытирать неохота.
— Мама Мэйли, постойте, — машет руками балбесова маманя.
Ее ребенок в это время приподнимается над местом падения, отплевывается песком.
Не, ну кто заставлял его есть песок? Точно не я. К нам претензий быть не может.
— А? — моя китайская мать уже разворачивалась, чтобы уйти домой.
— Мама Вэйлань позвала нас на чай завтра, — часть фразы эта торопыга выпалила очень быстро, пришлось додумывать. — Мама Мэйли, вы придете? А-Чен будет рад видеть друга по играм.
Мозг готов высыпаться через ушные раковины, что те песчинки.
Как же сложно мне привыкнуть к их построению предложений! Да, оно примитивное. Для носителя великого могучего их расстановка слов звучит ужасно.
Да я забыла о высоком штиле в прошлой жизни больше, чем все знакомые мне азиаты, вместе взятые, знали!
Резало слух мне все это так сильно, что я — когда могла, конечно — мысленно переиначивала их высказывания. Делала более удобоваримыми для своего восприятия.
Но это работало, когда говорили в обычном темпе. Когда я успевала услышать, понять, воспринять и переработать под себя.
А эта трещотка тараторила, словно экзамен на скорочтение сдавала. Сколько слов в минуту скажет, столько тысяч юаней муж с работы принесет.
Но я все равно успеваю. В год! Повод гордиться собой.
Еще тормозят всякие нелепости, вроде этого: «А-Чен». Поняла, о ком речь, только потому, что дома меня иногда зовут А-Ли. Типа нашего уменьшительно-ласкательного. Кира-Кирочка-Кируся. Детское имя, вот. На людях в основном зовут, как взрослую, а дома «обласкивают».
Мне это странно. Родителям нормально. Терплю.
— Не знаю, — пока я страдаю от трудностей перевода, моя китайская мать мнется.
Мамаша балбеса, как заправский пиар-менеджер, начинает втирать, что чай с мамой Вэйлань — это лучшее, что могло случиться с нашей семьей. Событие, которое никак нельзя пропустить.
Ведь у мамы Вэйлань есть знакомства в садике.
— Но ведь Мэйли только годик исполнился… — мямлит моя женщина. — В детский сад берут с трех лет.
— С двух! — делает ход эта прирожденная рекламщица. — Вы не знали? В нашем районе открыли прекрасное место с дошкольной подготовкой. Там принимают с двух лет. Но требования к детям и родителям очень серьезные. Мама Вэйлань поделится с нами тем, что знает.
Извилины мои раскалились, чтобы я смогла понять — а что, собственно, нам впаривают?
— Мама Мэйли, вы должны прийти, — контрольный моей нерешительной. — Это ради блага вашего ребенка.
— Хао дэ…
Хао в третьем тоне, что значит: «Хорошо».
Ма, на что ты нас подписала?
Эта бойкая балбесова мать переходит на третью космическую, и я уже с пятого на десятое выцепляю информацию, когда и где нам с ма назначена встреча.
И ну совсем не понимаю, зачем нам туда, в самом-то деле, идти? Если даже не с трех, а с двух лет меня запихнут на нары… зачеркнуть! Отправят ходить строем… Зачеркнуть! Отведут в детский сад… Да, приемлемая нейтральная формулировка.
Короче, в любом случае, до неволи мне еще год. Год!
А чай пить — завтра.
Хм-м…
Ужасно клонит в сон, все же перенапрягла я хилый детский разум с попытками в скоростной перевод.
Но один вопрос не дает мне спокойно вырубиться прямо в теплых и заботливых руках.
Мать моя, китайская женщина, кто ты?
Сейчас кто-то покрутит у виска. Мол: мама, папа — это база.
Или бабамама, как местные говорят.
Даже если они чужие мне-прошлой, у меня-нынешней других ма-ба нет. И не предвидится.
Как можно не знать их имена?
Не надо грязи! Имя отца я знаю. Его называла по имени ма, когда он вернулся домой ближе к ночи. Под градусом. Он тогда бормотал что-то похожее на: «Лайла», — и обнимал дверной косяк.
На самом деле говорил он: «Хуилай», в значении — я вернулся.
Мне это остро напомнило, каким красивым приходил с мероприятий мой драгоценный муж. Распахивал объятья, восклицал только ему понятное: «Лайла!» — и пытался на меня дыхнуть.
Да, были недостатки в нашей с ним совместной жизни. Но будь шанс — я бы всё повторила. От и до.
Отвлеклась. Ба зовут Ли Танзин. Ли — фамилия, Танзин — имя. Самый тихий или очень тихий. Тишайший, я бы так перевела.
Если не считать пьяненьких приходов после последнего рабочего дня, ба и впрямь у нас с ма очень тихий.
С ма всё куда как сложнее.
Она чаще всего — мама Мэйли. Очень редко, для курьера доставки, например, она госпожа Ли. Госпожа — это просто вежливое обращение, не стоит додумывать лишнего.
Имя, мать! Имя!
Да она сама себя называет «мама Мэйли»!
С моей стороны это выглядит так, будто человек сознательно отказывается от имени собственного, чтобы быть приложением к другому — маленькому — человечку. И немножко частью фамилии мужа.
Кто она сама?
Очень хороший вопрос.
Эх… Если бы я умела читать, провела бы операцию «Ы». Ну, вы знаете, чтобы никто не догадался.
Я бы проникла в спальню родителей (это мне не трудно, так как все еще ночую с ними, не отдельно). Нашла бы (после
