Я кивал и делал вид, что вижу такие станки впервые. Это все уже устаревшее, но добротное и надежное. А Палыч цвёл и радовался, как ребенок, хвастался. Не буду же говорить, что вот на подобном токарно-револьверном, модели 1385, я в начале восьмидесятых городские соревнования брал. Хотя интересно было бы посмотреть на его физиономию, скажи я это вслух.
Наш седьмой цех, к которому я был приписан, находился в другом конце корпуса, и от раздевалки надо было топать через все остальные. В целом корпус был спланирован немудрено и включал несколько цехов, формирующих одно большое механосборочное производство. Помнится, у нас на «Ростоборонмаше» все точно так же было организовано в советские годы.
Где-то без минуты семь начали включаться двигатели станков, народ окончательно уже занял свои рабочие места, а по проходам засновали ворчливые мастера и вездесущие диспетчеры.
Жизнь в цеху кипела. Оно и понятно, время такое — идейное, и люди стараются. Народ был увлечен выполнением плана. Даешь пятилетку за четыре года — в проходе между слесарным и фрезерным участком этому был посвящен целый плакат времен самой первой пятилетки.
Я продолжал осматриваться, увидел уже знакомую мне рожу остряка Андрея, который работал на вертикально-фрезерном станке, а прямо сейчас облокотился о свой стол и читал технологию. Завидев меня, он не упустил случая проводить меня взглядом с уже привычной насмешкой.
Я заметил курилку в конце слесарного ряда, а за ней, в этаком аппендиксе, стояли точила, шестиугольные галтовочные барабаны, а также шлифовальный станок с ленточной наждачной бумагой. Толстяк Жендос, тоже оказавшийся слесарем, уже притащил туда целый ящик с отфрезерованными деталями. Ясно, теперь будет над ними трудиться.
Работяги, у которых существовал свой привычный ежедневный уклад, с настороженностью принимали в коллектив новичков, поэтому большинство старожилов смотрело на меня исподлобья. Потому наставник по ходу дела шапочно перезнакомил меня с кучей народа. Я жал руку мужикам, кивал, выдавливал улыбку, но, понятно, тут же забывал имена. Вернее, не успевал запоминать. Слишком много новых лиц. Слишком неожиданно свалилась новая жизнь.
— Нам туда, — наставник указал на несколько рядов слесарных верстаков, тянущихся возле распахнутых окон. Всего четыре ряда, по четыре верстака каждый, установлены лицом друг к другу. На верстаках я обнаружил разметочные плиты, тиски, горы деталей, тумбы, а на перегородках между верстаками лежали сменные задания.
По левую руку тянулись сверлильные станки, самые разные, с системой подачи эмульсии. А сверху, поскрипывая, качались огромные лампы. Света хватало.
— Вот это будет твой личный верстак!
Мы прошли в самый конец слесарного ряда, там, немного на отшибе от остальных, стояли два верстака, за которыми уже шло рабочее пространство шлифовщиков. За плоскошлифовальным станком стояла пышная женщина весом за центнер, не меньше. Она с любопытством глазела на меня, поэтому Палыч решил сразу нас познакомить.
— Ирина Борисовна, это вот Егор, мой ученик. Егор, это Ирина Борисовна, наша фея шлифовки! Вот…
— Хи-хи… Фея… — женщина чуть зарделась и расплылась в улыбке. — Можно просто Ира!
— Приятно, — заверил я.
— Ладно, Ирочка, не будем тебя от важного дела отвлекать, а то мастер с меня три шкуры спустит.
Ира захихикала, а наставник мигом поставил металлический щит между моим верстаком и шлифовальным станком.
— На Ирку надейся, а сам не плошай! — важно сказал Палыч, поднимая указательный палец. — Знаешь, какое погоняло у Ирки?
— Откуда ж мне знать?
— Биатлонистка, — захрюкал от смеха Палыч.
Я заметил, что перегородка между верстками побита, будто снайперскими «выстрелами» — детали вылетали из-под шлифовального станка. Ну понятно, вполне себе к месту прозвище. Учтём.
Собственно, на верстаке, который наставник обозначил моим, было хоть шаром покати. Ни тисков, ни креплений для них, ни разметочной плиты. Дверцы тумб тоже нараспашку, никаких деталей, инструмента и технологий.
Не успел я разузнать, где всем разжиться, как услышал новый вопрос.
— Ну, как проходит внедрение в производственные процессы юных талантов? — послышался голос мужичка возраста, что называется, в расцвете сил.
Это был мастер. Он приволок деревянную решетку, размером где-то полтора на полтора, и теперь бросил на пол у моего верстака.
— Палыч, вот здесь заколотите гвозди, и еще послужит.
На досках решетки виделся налет из застывшего масла и стружки, использовалась она явно не первый год и перешла мне, как часто бывает, по «наследству».
— Егор? — уточнил мастер, отвлекая меня от созерцания качалок. — Меня Сергей зовут, я мастер производственного участка номер семь, — продолжил он. — Думаю, Палыч уже более или менее ввел тебя в курс дела. Осваивайся, обустраивайте рабочее место, а я позже подойду. На сейчас вопросы есть?
— Нет, но если появятся, обязательно задам, — заверил я.
— Ты, Сережа, спокойно своими делами занимайся, а мы с пацаном сами разберемся! — начал выпроваживать Палыч мастера.
— Сами — это хорошо… Вы же сегодня пятьдесят восьмые проработаете?
— Проработаем, только развертки найди!
— Уже ищу!
Мастер удалился, как раз к Андрею, которому передал детали. Они начали о чем-то разговаривать, обильно жестикулируя.
— Мастер-фломастер, блин, — раздраженно буркнул Палыч. — У меня свой начальник есть, а этот без году неделя работает, и уже поперек батьки в пекло лезет, на другой участок. Говорю, разверток нет, я тебе че, хером разверну?
Выдав исповедь, он только отмахнулся. Упер руки в боки и критично оглядел мой верстак.
— Все сделаем, все обустроим, небось не так представлял работу на заводе? — со вздохом спросил он. — Ничего, Егор, за квартал я тебя так натаскаю, что со свистом пройдешь комиссию на разряд!
Я слушал вполуха, никак не мог вспомнить…
— 286–6439–58? — выдал я номер качалок, который мастер держал в руках.
— О-па! Ядрёна Матрена, ничего себе у тебя память! — опешил наставник.
А я попытался вспомнить, откуда знаю номер, сам всплывший в голове, да не вышло.
— Так ведь у меня есть разряд, Палыч? — я припомнил
