Начинало казаться, что в конечном итоге этот процесс сам уничтожит ее.
До Джейни снова начал доходить смысл того, о чем говорил Том.
— Большое количество профессиональных и служебных прав было отменено во время первой волны, и дела, потенциально способные создать прецедент, все еще не решены в суде. Однако пока ни один групповой иск отозван не был, поэтому мой тебе совет продолжать. Будем и дальше бороться за индивидуальное восстановление твоей лицензии. Что сработает раньше, нам без разницы. Главное, чтобы ты смогла вернуться к работе, и не важно, каким путем это будет достигнуто.
— Господи, Том, у нас же есть билль о правах, конституция…
— Знаю. Все знают. Только не спрашивай меня, как получилось, что мы обо всем этом забыли.
— Разве не ради этого вы избираем конгрессменов — чтобы они следили за соблюдением наших прав?
— Твоя конгрессменша уже сказала, что не может ничем тебе помочь. И существует твердо устоявшийся прецедент — во времена чрезвычайной ситуации правительство получает самые широкие полномочия делать все, что сочтет необходимым, для «поддержания порядка». Что бы это ни означало.
— Чрезвычайная ситуация закончилась. Сканеры не применяются, изолированные палаты демонтированы…
— Знаю. — Он сделал паузу, гораздо более длительную, чем казалось нужным. — По крайней мере, в основном. И все же я не стал бы рассчитывать на то, что в самое ближайшее время права будут восстановлены.
— Почему, бога ради?
— Я много раз обсуждал это с самыми разными людьми, — в его голосе послышались нотки смирения, — но выводы всегда неутешительные. Есть мнение, что существует сильное сопротивление тому, чтобы ситуация снова стала такой, как прежде, — в особенности среди власть предержащих. Им ограничения по душе. Вспомни, что произошло, когда попытались уничтожить Большую базу?
Это был почти курьезный пример безнадежной борьбы. Коалиция людей, озабоченных соблюдением гражданских свобод, возбудила иск, требуя уничтожения универсальной генетической базы данных (так называемой Большой базы), медленно накапливавшейся на протяжении нескольких лет перед тем, как был принят моральный кодекс ДНК, и достигшей своего расцвета во время первой Вспышки. Она хранилась на каком-то гигантском сервере, со всеми своими опасными и коварными данными — как постоянное напоминание о том, что ничего по-настоящему личного и неприкосновенного больше не существует. В конечном счете, говорили сторонники ее сохранения, она скорее полезна, чем вредна. И учет болезней, утверждали они, совершенно необходим. Оппоненты отвечали на это шквалом демонстраций с размахиванием флагами и риторикой на тему защиты частной жизни, с чем Джейни, в общем и целом, была согласна. И учет болезней можно было вести другими, менее суровыми методами. Джейни помнила, какая оторопь ее взяла, когда Верховный суд с необыкновенной быстротой принял решение по этому делу, и удивившее ее саму ощущение страха, когда выяснилось, что они сочли эту базу данных неизбежным злом и позволили сохранить ее.
— Ты, наверное, вычитал все это в «желтой» прессе, — сказала она.
— Такие вещи ни в какой прессе не появляются.
Он стал экспертом в области медицинского законодательства много лет назад, задолго до того, как потребность в специалистах его профиля резко возросла в связи со сложностями и переменами, порожденными Вспышками. Во время первой волны он достиг небывалых высот как защитник тех, кого подвергали изоляции и карантину или просто остерегались. Потом, в более спокойный период, практика Тома продолжала расцветать, и он заключил множество потенциально выгодных альянсов, которые хранил про запас и, как было известно Джейни, всегда без опасений прибегал к ним в случае необходимости. Он поддерживал контакты с группами, занимавшимися поисками Вспышек этой зверской болезни, которая подбиралась к Соединенным Штатам, делал это, несмотря на страстные и непрекращающиеся возражения скептиков, не воспринимавших угрозу всерьез. А между тем им следовало бы быть осмотрительнее. Болезнь бушевала, подчиняясь исключительно собственным законам и вопреки постоянным усилиям медиков одолеть ее. Впервые явив себя миру и породив долгое царство ужаса, она в конце концов исчезла, подчиняясь собственному капризу и оставив позади множество сбитых с толку, подавленных специалистов.
Не говоря уж о тех, кто умер.
— И что, по-твоему, я должна делать? — устало спросила Джейни.
— Прямо сейчас? Абсолютно ничего.
— Том, я…
— Знаю, — прервал он ее, — терпение не числится среди твоих достоинств. К несчастью, выбора у тебя практически нет. И терпение — по-прежнему наилучший вариант.
Он предупреждал Джейни, что, скорее всего, ее прошение о возвращении к неврологической практике будет отвергнуто, и сейчас фактически лишь подтвердил это. Тем не менее слышать это было очень, очень огорчительно.
— Боже! Все в моей жизни словно заморожено. Не знаю, насколько еще у меня хватит сил проявлять терпение, — вырвалось у нее как стон, как жалоба.
— Что еще тебе остается, Джейни? Давить на этих людей бесполезно. Они по уши завалены прошениями. Знаешь, я бы выждал полгода, прежде чем подавать следующее.
— Не хочу я ждать так долго. Разве что в случае крайней необходимости.
— Я думаю, сейчас дело именно так и обстоит. Если только обстоятельства не изменятся самым драматическим образом. Ты могла бы вернуться в профессию прямо сейчас только в одном случае — если бы владела какой-нибудь уникальной специальностью… например, восстановление зрительных нервов или функций поврежденного мозга. Или чем-то в этом роде, равным образом для тебя недостижимым.
— Двадцать лет обучения и практики ничего не стоят?
— По-видимому, нет. Прости, знаю, это звучит ужасно. Однако наверху считают, что в стране сейчас больше неврологов общего профиля, чем требуется исходя из существующего народонаселения. Если бы во время Вспышек вас погибло больше, тогда другое дело. Но если бы ты все же решилась заняться инфекционными заболеваниями…
— Не надо об этом, Том.
— Я всего лишь говорю, что это очень востребованная специальность, дающая возможность быстрого восстановления. Если ты действительно хочешь снова стать практикующим врачом, стоит учиты…
— Нет. Не сейчас и, более того, никогда.
— Твои способности очень бы там пригодились, Джейни.
Джейни довольно долго молчала.
— Знаю. Но просто не могу.
— Ладно. Тогда тебе еще какое-то время придется довольствоваться исследовательской работой в своем фонде. Пока не умрут несколько стариков. Или просто ситуация не изменится к лучшему. Тогда мы предпримем новую попытку.
Она вздохнула, глубоко разочарованная.
— Это ужасно.
— Знаю. Но, по крайней мере, у тебя есть работа.
— Если можно так выразиться. Ненавижу свою работу. Это все равно что быть секретаршей. Я просто раскладываю все по полочкам, больше ничего.
