свободу, а с кисточки на Стёпу полетели жёлтые капли.
– А как такого дурака любить?! – ужаснулся Петруша, прикрыв ладонью рот. – Это ж надо?! Какой злокозненный я старикан! Социально-опасный элемент, правильно мне говорили… Всё правильно…
Но Стёпа так и не нашёл краску на своей одежде, куда она должна была прилететь, не чувствовал её и на лице, зато на душе у него стало тепло, как от медового компресса, и тихо. Растерянный старичок с небесными глазами и растрёпанными седыми волосами для социума точно никакой опасности не представлял!
– Вот погляди-ка, кого я тебе ещё нарисовал! Я тебя вообще теперь своими рисунками задарю, – радостно рассмеялся старичок, видя, что Степан на него не обиделся. – Вот! А ты меня теперь, как маленького, будешь за всё хвалить и благодарить. И добра станет вот как много! – Петруша снова хотел взмахнуть руками, но вовремя передумал, поэтому шапка и краски остались на своих местах.
На мольберте тем временем происходило новое чудо или завершался какой-то новый фокус: бледно-жёлтые линии, которые во время разговора осторожно, едва касаясь кисточкой, наносил Петруша, становились ярче и гуще, проступали из глубины бумаги и светились, будто рисунок, портрет какого-то очень красивого человека, был создан из света.
– Знакомься, Стёпушка. Это твой тёзка, твой Хранитель! – звали его ещё совсем недавно Степаном Ивановичем. Потом, когда он стал батюшкой – отцом Стефаном стали именовать, а совсем скоро, оглянуться не успеешь, все будут петь ему: «Священномучениче, отче Стефане, моли Бога о нас!» И ты тоже подпевай, и о помощи его проси. И не таким тяжёлым станет твой крест, потому что батюшка Стефан своё плечико подставит, чтобы ты отдохнуть смог! Знаешь, какой он добрый, какой скромный! Никому в помощи не отказывал и не откажет…
И вот посуди сам, фамилия у батюшки – Черняев. Родился Черняевым, простой крестьянский малец из многодетной семьи, мог сразу махнуть рукой и нацепить на себя чёрный цвет или серенький какой-то. В сереньком-то всегда жить проще, во все времена: и в дурные, и в хорошие. Шишек не получишь, а конфетками не обойдут, понимаешь? А если вдруг вопрос какой появится, всегда можно на фамилию свою кивать, мол, что я мог поделать? как в противоречие вступить с натурой? Это очень удобно, так многие живут… И у батюшки путь по земле мог быть гораздо легче! А он нет, не побоялся, Свет для себя выбрал! Даже когда уже всё вокруг во мраке потонуло, он в душе свой свет берёг и нёс безбоязненно. И до самой последней минутки креста не оставил, шёл с ним и светился. И другим помогал, тем, кому было так же тяжело и плохо, как ему. Честно и праведно отец Стефан венец славы Божией заработал…
– Ему хорошо было, вон он какой красивый! А меня люди ненавидят! Все! – вдруг выпалил Степан, перебив старика, и сразу об этом пожалел.
Лицо Петруши удивлённо вытянулось, но посмотрел он на Стёпу без осуждения, только скорбно покачал головой и сказал:
– Батюшку Стефана очень-очень любили люди! Это ты правильно подумал. Но не за красоту внешнюю, – кому от неё какая радость?! Совсем не за неё, а за внутренний свет, к которому все тянулись из мрака, кто спастись хотел. Они у его света в бурю обогреться мечтали. Но не все любили. Ой, не все! Были и другие, те, кто не удержался, испугался смерча и погасил в себе и свет, и веру. Эти отца Стефана и начали в спину толкать, в пропасть, в погибель скидывать. Друзья его предали, понимаешь? Я ещё больше тебе сейчас скажу, а ты сам решишь, так ли уж легко ему было до венца своего дойти?
Протоиерей Стефан Черняев
– Стефан Иванович вышел из крестьян. А кто такие крестьяне? Хрестьяне они православные, народ-труженик. Сердце повелело Степану выбрать путь священнического служения. А ведь это совсем не самый простой-то и лёгкий путь в жизни, у самого сатаны души людские отбирать, с бесами бороться, грешников отмаливать, взваливая их грехи на себя. Но батюшка поначалу даже не догадывался, насколько страшен и тернист его путь окажется впереди, за первым же поворотом.
Петруша положил кисти, облокотился на гранитный парапет и, поглядывая на искристую, торопливую Неву, начал рассказывать о судьбе одного из петербургских батюшек.
Отец Стефан Черняев стал священником в богохранимой стране, когда во главе её ещё стоял праведный царь. Но минул всего лишь один год, и вдруг всё изменилось! Царь вместе со всей семьёй, с красавицами дочерями, с больным царевичем оказался в заточении, брошен всеми, предан, ждал смерти.
А по России тем временем покатилась, разгулялась революция.
– Это ж надо?! – с горечью спросил Петруша. – Что такое с народом православным стало, какое помрачение наползло на всех, какая чернота обуяла, что брат в этой страшной пляске на своего брата, кровинушку родимую, руку поднял?! Не грудью встал на защиту, а смертью убил! Ох! Утонула тогда навеки наша прежняя, седая и мудрая Матушка-Россия в братской крови и материнских слезах… – Голос старика, и без того довольно слабый и тихий, оборвался, затопленный слезами.
Борясь с волнением, Петруша замолчал, взял кисточку, набрал на неё красной краски и начал с уголка, маленькими штрихами закрашивать лист с портретом.
Стёпа напряжённо следил за его трясущейся рукой: неужели всё замажет?! Неужели испортит такой замечательный рисунок?!
– А здесь-то что в Петрограде творилось! Страх и ужас! Помилуй нас, Господи, не знаем мы, что творим, не ведаем… – Петруша покачал головой и скорбно хлюпнул носом. – Город словно обезумел. Ещё вчера каждый своим делом был занят, как пчёлка трудился, а последнюю копейку на строительство церквей не жалел отдать. А тут все работу забросили, похватали оружие и на улицу высыпали: будто мешок прохудился, где до того всё спокойно было убрано. Испугались, обманулись, проголодались, озлобились, сердешные мои. Не успели моргнуть, а и сами-то уже замарались предательством и кровью и пошли город свой громить, чтобы ничего святого в нём не уцелело…
Легко ли, как тебе, Стёпушка, кажется, устоять в такой круговерти и идти через этот мрак, этот чад и светиться своим внутренним светом? Какую надо иметь силу и веру, чтобы не испугаться, не спрятаться, не поставить в уголок свой крест до времени, а продолжать путь служения Богу и ближнему?! Вот то-то и оно…
Петруша снова замолчал, борясь с комом боли и сочувствия, который поднялся из души и мешал ему говорить. Он достал из коробки баночку с
