третий по счёту подзатыльник от сестры и всё-таки забрался в кровать. Краем уха Яна продолжала слушать грохот посуды с кухни. Мама всё успокоиться не могла: то плакала, то радовалась, то на кухне хлопотала с таким усердием, будто Алекс несколько суток не ел. Не должен был, но сказал, что его Казия покормила. Брат вообще много чего рассказал, и не побывай Яна на зеркальной стороне, решила бы, что это небылицы. Матери пересказывать не стала – та посеребрённой не была, родовая способность не проявилась, и лучше ей не знать, как выглядит зеркальная сторона.
Яна пристально наблюдала за братом. Вроде радоваться должна, но напряжение не отпускало. После возвращения на солнечную сторону она не могла отделаться от ощущения, что всё вокруг ненастоящее, искажённое. Яна бросила взгляд на пустое место на стене, где ещё недавно было злополучное зеркало. Она его вынесла в коридор, чтобы после разбить на улице.
Несмотря на упрямство, с которым брат не хотел отправляться в постель, засопел он быстро, завернувшись в одеяло. Палец Яны нерешительно завис над выключателем. Сзади подошла мама, тяжело опираясь на трость. После их возвращения она то и дело садилась, колени часто ослабевали от пережитой тревоги.
– Те зеркальщики… – прошептала мама, взглянув на спящего сына. – Ты им рассказала?
– Нет.
– Вдруг догадались…
– Вряд ли.
Мама с облегчением вздохнула, Яна же только сильнее нахмурилась, не сводя глаз с брата.
– Хорошо, хорошо, – залепетала мама, похлопав дочь по плечу. – Никому нельзя знать. Самому Алексу тоже.
– Не узнает, – как заведённая бросила Яна, теперь не уверенная, правильное ли это решение.
Не было ничего правильного в том, что сотворила мама, но Яна понимала. Помнила горе, её болезненный вид и пережитую скорбь, когда трёхлетний Алекс умер. Яне было одиннадцать – достаточно взрослая, чтобы понимать, что такое смерть, и осознать, что на месте мёртвого брата не может внезапно появиться живой. Точно такой же, но живой.
Только со временем Яна начала догадываться, что сделка, которую мать заключила с какой-то ведьмой на зеркальной стороне, была оплачена её здоровьем и жизнью. С тех пор она старела в два раза быстрее, к нынешнему моменту больше напоминая старуху, чем женщину сорока пяти лет. А после разговора с зеркальщиками Яна убедилась, что этот Алекс – отражение её настоящего умершего брата.
Они столько лет вместе, что Яну он не пугал, никаких перемен после посещения зеркальной стороны в брате она не приметила, и всё же ощущение фальши окружающей её жизни не отпускало.
Мама щёлкнула выключателем, и спальня брата погрузилась во мрак. Они вышли в коридор, аккуратно прикрыв дверь.
– Мам, – позвала Яна, замерев рядом с огромным зеркалом, которое вынесла из комнаты брата.
Мама обернулась.
– Я соврала, сказав, что Алекса утащили в зеркало, – призналась Яна.
Мама нахмурилась и с недоумением склонила голову набок в ожидании продолжения.
– С зеркалом всё в порядке, у него правильное покрытие, и ни одна тварь с зеркальной стороны не может его утащить. Никто Алекса не крал, он сам прошёл. Он посеребрённый и, скорее всего, сделал это неосознанно. А вот я не смогла, хоть и трогала зеркало. Наверное, это от того… кто он.
На лице матери отразилось беспокойство.
– Ты уверена?
– Видела своими глазами.
– Но зачем ему это?
Яна хмуро уставилась на собственное отражение. То замерло, копируя позу хозяйки. Только теперь девочка заметила последствия путешествия: в серо-зелёной радужке глаз проявился проблеск серебра. След увиденного зеркального мира, так об этом говорят.
– Он сказал, что я его позвала.
– Ты?
– Я. Точнее, моя копия.
Отражение неожиданно дёрнулось, силясь подавить смешок, а потом Казия насмешливо улыбнулась.
Дмитрий Колодан
Повесть о хвостах, чёрном человеке и крепких узлах
– Раньше здесь пахло шоколадом, – сказала Томка Трутс. – На всю улицу, представляешь? Так сильно, что можно было слюной захлебнуться. Не каждый день, конечно, но раз пять в месяц случалось. Обычно по четвергам… Теперь это мой любимый день недели: каждый четверг просыпаюсь с мыслью, что должно случиться какое-нибудь чудо.
Она мечтательно закатила глаза и кончиком языка облизала тонкие губы. Взгляд затуманился, как это нередко случается с людьми, вспоминающими старые добрые времена, когда трава была зеленее, а деревья большими. Савельева с трудом подавила желание отвесить подруге крепкую затрещину, дабы вернуть эту ностальгирующую курицу с небес на землю.
– Это сейчас здесь поставили вон то уродство. – Томка кивком указала на сверкающую стеклом громаду модного отеля. – А тогда, представь себе, тут была самая настоящая шоколадная фабрика. Тоже, прямо скажем, не шедевр архитектуры, но важна идея. Шоколадная фабрика! Прям как у Рональда Даля. По факту – Страна Чудес у тебя под боком!
– И ты видела умпа-лумпов? – спросила Савельева, глотнув кофе из бумажного стакана. Над губой остались усики из молочной пенки, придававшие её строгой нордической физиономии неуместную комичность и неряшливость.
Томка развела руками.
– Увы и ах. Как и всякая Страна Чудес, эта была близка и недостижима. Но чего только про неё не рассказывали! Что там под ногами валяются огромные куски сырого шоколада, такого горького, что его невозможно есть. И про гигантские котлы с бурлящей шоколадной массой – когда эти котлы взрывались, запах расползался по всей улице. Ну и про крыс, конечно. Куда же без крыс?
Савельева вопросительно изогнула левую бровь. Кончики кофейных усов дёрнулись вверх.
– А крысы-то здесь при чём?
– О! Любимая байка. Одна девочка купила в магазине «Грильяж» или там трюфели. Надкусила конфету, а внутри – крысиный хвостик. Или лапка с коготками. Приятного аппетита!
– Ну, эту историю я уже слышала, – кивнула Савельева. – У нас её рассказывали про докторскую колбасу. Что поделаешь – пролетарский район, Весёлый Посёлок. Откуда у нас ваши декадентские трюфели?
– Одно другому не мешает, – добродушно отозвалась Томка. – Возможно, это была очень везучая девочка…
– Или очень невезучая крыса, – заметила Савельева, тыльной стороной ладони вытирая губы.
– А в соседнем дворе, – Томка махнула рукой в сторону улицы Марата, – жил слон. Сейчас там стоит вытяжка от метро, но раньше…
– Мороженое стоило двадцать копеек, – перебила ее Савельева. – Какой ещё слон, серьёзно?
– Самый обыкновенный, – слегка обиделась Томка. – Детская горка из бетона. Я тогда совсем мелкая была, пешком под стол и все такое, но очень хорошо помню, как с этой горки навернулась. Так головой треснулась, что потом ещё долго всё видела в зелёном свете – как через светофильтр или сварочные очки. Интересный, скажем так, опыт. Почти ничего из тех времён не помню, но этот зелёный мир…
– То, что ты в детстве головой ударилась, я даже не сомневалась, – сказала Савельева. – Все мы через это проходили. У нас вместо горки был курган с радиоактивными отходами. И я там так приложилась головой о дерево, что пришлось швы накладывать.
Томка задумалась.
– Тебе или дереву?
– Очень смешно, Трутс, – вздохнула Савельева. – Твоё несравненное чувство юмора бьёт все рекорды.
– Не стоит благодарностей. – Прижав ладонь к груди, Томка поклонилась с тем изяществом, на которое способна только девушка с Безымянного острова.
Они сидели в крошечном сквере в двух шагах от Боровой улицы. Майский вечер густо пах сиренью – если подумать, не такая плохая замена шоколаду. В цветущих ветвях отчаянно, будто в последний раз, чирикали воробьи, а небо над головой отливало молочной голубизной, такой светлой, что бледное полукружие луны попросту растворялось на этом фоне. Петербургский май – особое время года. И день – не день, и ночь – не ночь, а уже начавшееся по всем приметам лето в любой момент способно обернуться снегопадом. К счастью, на этот раз погода решила обойтись без сюрпризов. Воздух был тёплый, на небе – ни облачка, а чтобы праздно шататься по городу, большего и не нужно.
– Кстати, раз зашла речь про горки, я тут кое-что вспомнила…
Сцепив руки в замок, Томка потянулась, разминая затёкшую спину. Маленькая и тонкая, из тех девушек, которых за глаза называют «вертлявая пигалица», она не могла и трёх минут спокойно усидеть на месте. А рядом с Савельевой, которая была выше её на две головы, Томка регулярно пыталась тянуться вверх, чтобы отыграть хотя бы пару сантиметров. Извечный комплекс невысоких людей. Савельева снисходительно усмехнулась.
– И что же ты вспомнила? – спросила она. – Очередную городскую легенду про крысиные хвостики?
– Думай, что хочешь, – начала Томка. – Но все это случилось на самом деле, и я сама тому свидетель.
Когда я была мелкой, кроме того слона мы ходили и на другие горки. Например, до ТЮЗа – там есть такие длиннющие скаты, по ним в театр завозят декорации. Но склон на них слишком пологий, толком не разгонишься, а бордюры на главной лестнице наоборот – слишком крутые, можно шею свернуть. Поэтому самой крутой
