неподалёку лежавшего тела народника, я рванул в сторону осаждаемых. На площади царил ещё больший хаос, чем на Пречистенке. Одичавшие граждане метались туда-сюда, издавая поистине нечеловеческие звуки.
Я старался не тратить патроны до того момента, как попаду хотя бы на храмовые ступени, а потому уворачивался от бросавшихся на меня дикарей, одаряя ударами и пинками тех, кто подобрался слишком близко. Благодаря глазу я мог идеально петлять между целыми группами заражённых, чётко предсказывая их дальнейшее направление.
На половине пути к ступеням я вдруг заметил странную сцену. Посреди царящего хаоса и бойни, происходила битва поменьше. Немолодой батюшка в рясе на кулаках дрался с уже заражённым ополченцем. Они оба двигались довольно быстро, несмотря даже на сковывающую движение одежду священника и неприкаянно болтавшуюся винтовку на шее дикаря. Более того, их бой был похож на танец, в котором они кружили вокруг друг друга, то и дело обмениваясь ударами.
Я не мог оставить человека в беде и, прицелившись, саданул дикому пули промеж глаз. Подбежав к батюшке, я крикнул тому:
– Вперёд, бегите к храму, я вас проведу.
– Спасибо конечно, но к церкви мы прорвёмся вместе! – сказал он, подняв винтовку с мертвеца и передёрнув затвор.
– Тогда не отставайте! Мы должны успеть защитить людей.
Теперь мы бежали вдвоём, расталкивая умалишённых заражённых. Уже подходя к ступеням, где собралась огромная толпа, уже едва сдерживаемая выстрелами мосинок, мы открыли огонь, пробивая себе путь наверх. Положив добрые несколько десятков безумцев, мы наконец оказались у дверей храма, встав плечом к плечу с его защитниками. Внутри, за дверями, скрылись здоровые прихожане и их наличие за спиной придало мне сил.
Кровь прилила к мозгу, зубы сжались с силой и пальцы уже не съезжали с пусковых скоб. Выстрелы раздавались непрерывно и, вскоре, напор дикарей стал ослабевать. Нам даже удалось их немного откинуть. Мы упорно двигались вперёд, перейдя в контрнаступление и отвоёвывая одну ступень за другой. Но долго это не продлилось, ведь у нас стали заканчиваться боеприпасы.
Один из народников, полностью осушив свой боезапас, бросился в самоубийственную штыковую, за что был тут же разорван озверевшими. Другой же, бросив оружие, побежал прочь. Понимая, что одна из этих судеб, может ждать и остальных, я крикнул батюшке:
– Всё, берите людей и закройтесь внутри! Двери должны выдержать их напор, если вы их подопрёте!
– Мы можем не успеть их закрыть.
– За это не беспокойтесь, я останусь и выиграю вам время. Магазинов у меня должно хватить ещё на пару минут стрельбы.
Не говоря ни слова, он кратко перекрестил меня, что-то прошептал себе под нос и отправился внутрь, увлекая за собой оставшихся бойцов.
Я стрелял в два раза усерднее, стараясь максимально эффективно сдерживать нахлынувшие с новой силой живые волны. Медленно отступая, я палил изо всех сил, выигрывая время. Вскоре, дверь за моей спиной захлопнулась с грохотом и за ней звякнул металлический засов. Довольный тем, что люди оказались в безопасности, я прижался к двери и продолжал достреливать последнее.
На площадь с диким свистом вылетела пулемётная тачанка красногвардейцев. Заражённые, обступившие меня, тут же отвлеклись на это чудо оружие и отступили ровно в тот момент, когда затворы пистолетов щёлкнули в последний раз, оповещая об опустошении магазинов. Бросившись к повозке, они тут же были встречены очередью из спаренных максимов, которая в пару мгновений проредило безумную толпу. Ещё несколько очередей и площадь была очищена от заражённых.
Истощённый от беготни и стресса, я сполз по стальной двери вниз. Передо мной расстилалось поле побоища. Такого количества трупов я не видел со времён Июньских дней в Лодзи. Моя грудь вздымалась от тяжёлого дыхания, но мне всё равно казалось, что я не могу надышаться. Расстегнув гимнастёрку, я хватал воздух пересохшим ртом. Адреналин выветрился из моего тела. Кости заломило.
И, в этот миг беспомощности, справа от меня послышалось знакомое рычание. Неубиваемый Заречный, с пятью только моими пулями в голове, надвигался на меня в надежде снова попытаться порвать мою руку. Патронов у меня больше не было, да и сил тоже, так что я просто сверлил его взглядом, пытаясь рассмотреть в безумных глазах хоть что-то человеческое.
Благо, случилось чудо и под свист шашки, за спиной дикаря возник Йозеф. Одним движением он снял голову, заражённого с насиженного места, после чего тот наконец упал навсегда.
– Надеюсь, этого ему хватит. – он подал мне руку, помогая встать на ноги.
Я отказался, покачав головой. Тогда он просто сел рядом:
– Ты как, живой?
– Бывало и лучше... – ответил я, – Видел когда-нибудь столько тел?
– На войне видел и больше. – сказал он.
– А в миру?
– Было один раз. Лет пятнадцать назад.
– Какое совпадение.
– Тоже девятьсот пятого?
– Да, в Лодзи.
– А я в Петрограде... Но постой... – он задумался, – Ты же тогда совсем молодой был. Сколько тебе тогда было, шестнадцать?
– Пятнадцать. У меня день рождения в ноябре. Но ты сам был тогда не сильно старше, так ведь?
– На пять лет больше мне было.
– Это не много. И в двадцать, молодые не должны видеть такое. Вообще никто такое не должен видеть.
– Когда мы победим и советская власть установиться, никто и не будет. А пока, предотвращаем...
– ...и предвосхищаем.
Печать первая – Йозеф – У каждого действия
Я стоял посреди вычурной гостиной номера сто семь, ранее бывшего частью небезызвестного отеля "Националь". А ныне, после недолгой остановки Владимира Ильича, ставшего неотъемлемой частью первого московского "Дома Советов". То есть, пристанища различных отечественных чиновников и членов народных собраний. И вот, один из них вызвал меня к себе.
Сидя передо мной в костюме-тройке на атласном