в этой ориентации, сокрушившая многие вековые устои нации, связана с поражением Японии во второй мировой войне.
1945 год явился переломным в истории Японии. Преступная политика милитаристской клики, стоившая неисчислимых жертв японскому народу, который первым испытал на себе ужасы атомной бомбардировки, привела страну к катастрофе. Однако здоровые корни нации помогли японцам выстоять. Послевоенный период открыл новую страницу в жизни страны. Ныне действующая конституция Японии, не отменив статус императора, тем не менее провозгласила суверенную власть народа, отказ от ведения войны, от наличия вооруженных сил, гарантировала гражданам многие демократические права и свободы. От бесправного полуфеодального милитаристского общества Япония шагнула к развитому буржуазно-демократическому.
Публичный отказ императора от своего «божественного происхождения» привел, как думалось многим, обычного, так называемого среднего японца в состояние, близкое к шоку: многовековой дурман, казалось, не позволит сознанию совершить столь резкий поворот. Однако поворот свершился. Процесс, начавшийся пресловутыми харакири офицерства у стен императорского дворца, пройдя несколько стадий, привел к крушению феодальной идеологии, в основе которой лежало поклонение императорскому роду. Началось немыслимое для всей предыдущей истории Японии бурное проникновение из внешнего мира различных идеалов и ценностных представлений — от привнесенных американцами идей «либерализации» до многочисленных новых философско-религиозных Концепций. Наиболее серьезным оппонентом пестрой системе буржуазных «ценностей» явилась теория марксизма-ленинизма, идеология рабочего класса, Коммунистической партии Японии, созданной еще в 1922 году, но до конца второй мировой войны вынужденной действовать в подполье.
Послевоенный период истории Японии был отмечен активной борьбой трудящихся за свои гражданские права, за независимый, мирный курс страны на международной арене. Эта борьба нашла горячие отклики во всем мире. Достаточно вспомнить события 60-х годов, когда Япония бурлила многочисленными массовыми демонстрациями против заключения японо-американского договора безопасности, не говоря уже о ежегодных «весенних наступлениях» — своеобразной форме классовых выступлений, принесших немалые успехи японским трудящимся.
В современной Японии все труднее подавлять развитие передовой мысли, препятствовать распространению прогрессивной идеологии. Многочисленные теории деидеологизации, отменяя прогрессивную идеологию как «устаревшую» в одном случае, как «чуждую» японцам в другом, по существу, торопятся объявить об утрате стремления к высоким идеалам, к тому, чем испокон веков жил и до сих пор продолжает жить мыслящий человек. Возникающий при этом вакуум спешат заполнить, смотря по обстановке, сиюминутными целями, выдаваемыми за истинные ценности. И здесь на первом плане выступает любезная бизнесу идеология потребления.
Еще совсем недавно страны Запада (дальневосточную Японию, в силу ее развитой экономики, обычно также включают в их число) бурно переживали период «всеобщего благосостояния»: «Покупай — и ты король!» На деле же потребительство ведет к духовному обнищанию личности. Человек,, воспитанный в духе потребительства, теряет лицо гражданина и в конечном счете вырождается в крайнего индивидуалиста, угрожающего человеческой общности в целом.
Японским традициям потребительство долгое время было чуждо: многие века правящим силам было выгодно сдерживать личное потребление населения, чему служила этика аскетизма, планомерно насаждавшаяся и в результате проникшая в плоть и кровь японца. Одним из способов воспитания в народе подобной «скромности» запросов являлась сохранявшаяся не одно столетие жесткая регламентация в пище и в одежде — вплоть до цвета и качества материи, допустимой для изготовления одежды простолюдина. Привычка народа отказывать себе буквально во всем принесла «богатые плоды» во время подготовки и развязывания войны на Тихом океане: японскому милитаризму могло не хватать топлива для самолетов, но всегда в избытке имелись людские ресурсы — в высшей степени непритязательные, не притязавшие даже на сохранение собственной жизни.
Однако в послевоенный период японский капитализм встал перед необходимостью искать новые направления развития — уже в рамках мирной конституции, провозгласившей отказ от ведения войны, от производства и экспорта наступательных видов вооружения. Это вынудило правящие классы по-новому взглянуть на потребление, увидеть в производстве и сбыте товаров массового спроса серьезный источник получения прибылей и расширения капиталовложений, в том числе за рубежом.
Основы новой стратегии японского капитализма были заложены в конце 1960 года, когда правительство выдвинуло «план удвоения национального дохода», получивший название «плана Икэда» (по имени возглавлявшего в то время кабинет министров X. Икэда). Наряду с чисто экономическими задачами план был призван способствовать коренной перестройке сознания японцев, в том числе и отношения к личному потреблению. Призыв удвоить за десятилетие не только национальный, но и индивидуальные доходы, обеспечить широкий доступ населения к плодам быстрого экономического роста, гарантировать роль государства как «надклассового» арбитра в отношениях между потребителями -и предпринимателями :— все это одурманивало сознание рядового японца. Используя богатый опыт заокеанского предпринимательства, уже давно превратившего жизнь среднего американца в слепок с выгодного бизнесу стандарта потребления, правящие силы Японии мобилизовали средства рекламы и пропаганды для приобщения японца к потреблению все большего ассортимента товаров, для воспитания в нем привычки к повседневной зависимости от сферы услуг. Соблазны потребительства были призваны удовлетворять не столько истинные запросы и нужды каждого отдельного японца, сколько стремление правящих классов обеспечить рост производительности труда и одновременно отвлечь широкие массы от политических задач и проблем. Этому же служила пропаганда «эры массового потребления», «государства всеобщего благосостояния», в котором, дескать, исчезнет антагонизм классов и сложатся отношения гармонии.
«Оптимизм» плана Икэда оказал серьезное психологическое влияние, впервые после войны заронив в души японцев небывалые надежды на улучшение условий существования. К тому же быстрое развитие японской экономики в этот период, обусловленное целым рядом причин, позволяло предпринимателям идти на существенные уступки трудящимся, так что некоторый рост заработной платы в 60-х — начале 70-х годов действительно позволял надеяться на сокращение разрыва в уровне жизни в Японии и других развитых капиталистических странах. О том, насколько серьезными оказались эти надежды для рядового японца, можно судить по тому, что в самых широких слоях населения распространилась практика рассрочки и кредита, в корне противоречащая устоям народа, испокон веков считавшего неэтичным, постыдным существование в долг.
Как видим, необходимо отдать должное умелому японскому бизнесу, в кратчайший срок добившемуся резкой психологической ломки, превратив «добровольного» аскета в столь же «добровольного» потребителя. Однако здесь ничуть не меньше заслуги и так называемых «масукоми» — средств массовой информации и пропаганды, которые в тот же исторически ничтожный временной отрезок смогли убедить основную массу японцев (судя по недавним опросам, до 90 процентов) в принадлежности к некоему «среднему слою». Правда, можно спорить с теми, кто спешит выдать подобную субъективную причастность к среднезажиточным прослойкам за доказательство превращения Японии в то самое «государство всеобщего благосостояния»: лишь 30 процентов населения достигают среднего уровня личного потребления. Остальные
