не удалось точно просчитать его склонности, это сложный случай, но, надо сказать, для Пироса не необычный. Точно можем сказать, что потенциал велик, хоть и не конкретен. Про остальные выявленные качества вы можете прочитать в нашем отчёте.
— Отлично, — сказал Элиад Керрелл, пробегая глазами по бумагам. — Благодарю.
Он поднялся, провожая оценщика, и, когда дверь закрылась, довольно кивнул собственным мыслям. Его задумчивый взгляд окинул стоящего у дверей секретаря, но вместо того, чтобы отдать приказ позвать сына, Элиад Керрелл со сдержанной улыбкой сказал:
— Передайте её величеству, что можно готовить праздник.
Секретарь кивнул и отправился исполнять приказ.
И жизнь в замке закипела. Агнесс Керрелл раздала всем задания и теперь вместе со своим помощником проверяла, как моются полы, как чистятся складки гардин и карнизы. Она лично выбирала цветы, закуски и блюда, проверяла, как расположены световые шары, что должны были зажечься, когда в зале начнёт темнеть. И в итоге все так погрузились в эту суету, что на детей не осталось времени.
Филипп был этому рад. Неведение угнетало, и всё, чего он хотел, — чтобы его оставили в покое. На Эдварда никто не обращал внимания. Попытки поговорить с братом проваливались, и он бесцельно шатался по замку, не зная, чем себя занять между уроками; порой заходил в библиотеку, пытаясь найти книжки с картинками. Выпрыгивание из-за углов на слуг казалось ему занимательным, пока строгий мистер Ларс не пригрозил донести о выходках королеве. «Она обязательно займёт вас чем-нибудь полезным, ваше высочество», — с усмешкой сказал тогда старик, помогая прачке поднимать уроненные от неожиданности вещи.
Эдвард надул губы. С матерью во время подготовки к праздникам он предпочитал не встречаться, по крайней мере, пока она не приглашала портного снимать мерки для нового костюма или на примерки. Тогда Эдвард страдальчески вздыхал, но нехотя собирался после строгих взглядов матери — она никогда не кричала, редко делала замечания, но в её серых глазах выражалось гораздо больше, чем она могла бы сказать.
* * *
Эдвард слонялся по залу, стараясь не выдавать, насколько же счастлив быть здесь. Он был самым младшим на балу и полагал, что, не живи он в этом замке, его бы не пригласили на торжество. Как обычно. Отчего-то считалось, что пока тебе нет хотя бы одиннадцати, ты слишком мал, чтобы ходить на балы, одному кататься на лошади, упражняться с настоящим мечом. Эдвард представлял, что когда-нибудь, когда станет королём, отменит это глупое правило. А пока, тихо радуясь, что ему успело исполниться одиннадцать до такого важного торжества, как вручение фамильной реликвии, он старался казаться старше: по-взрослому кланялся гостям, улыбался и говорил дамам, насколько они красивы, и каждая делала ему за это ответный комплимент, называя Эдварда юным джентльменом. Совсем молоденькие девушки хихикали, а несколько пообещали потанцевать с ним позже. Это всё так льстило маленькому принцу, что он не мог дождаться танцев, а ведь перед ними ещё и официальная часть с трофеем для Филиппа…
Зазвучали фанфары, и все обратили взоры в часть зала, где находились королевские троны. Там, на возвышении, устланном красным ковром с окаймлением в виде множества переплётшихся между собой драконов, стояли двое: высокий, сухой мужчина в бежевом костюме и красной королевской мантии и тринадцатилетний мальчик. Они были удивительно похожи: чётко очерченный овал лица, выделяющиеся скулы и бледно-зелёные глаза, глядящие серьёзно и вдумчиво.
Филипп держал спину прямо, заставлял руки не дрожать, но его взгляд бегал по лицам людей, собравшихся в этом зале и теперь взирающих на него, стоящего рядом с отцом. И Филипп никогда бы не подумал, что будет переживать на публике так сильно, как когда отец заговорил.
— Дамы и господа! — начал он на удивление сильным голосом. — Добро пожаловать на Пирос! От лица всей королевской семьи я, король Элиад Керрелл, имею честь приветствовать вас всех в нашем зале. Сегодня по давней традиции мой старший сын Филипп получит право владеть одной из трёх семейных реликвий. И я торжественно объявляю начало церемонии! Пускай явятся хранилища!
Король взмахнул рукой, и на глазах у всего зала из воздуха возникло три саркофага, чёрные, с золотой окантовкой и рисунком в виде раскрытой пасти дракона. Они ничем не отличались друг от друга: ни формой, ни размером. Понять, которая реликвия в каком, было невозможно.
— В одном из них, — объявил Элиад Керрелл, — находится Кристальное Око — алмаз, с помощью которого можно смотреть сквозь время. В другом — Бессмертная кольчуга, дарующая обладателю неуязвимость перед магическими атаками. И в последнем заключён Огненный меч — оружие, способное становиться чистым пламенем и разбивать магические преграды. Теперь нужно сделать выбор.
Он взглянул на сына. Филипп глубоко вдохнул. Перед глазами у него пронеслась картина, такая яркая и реальная, как он берёт в руки меч. Эдвард тоже представил это и было порадовался за брата, как вдруг засомневался. На мгновение он представил с мечом себя: как рукоять ложится в ладонь, как загорается тонкое лезвие и каким взрослым он выглядит с ним. От таких мыслей становилось стыдно, но Эдвард не мог ничего с собой поделать. Он хотел меч. Он так много бы отдал за него! Филиппа ждёт королевство, почему у Эдварда не может быть хотя бы заветной реликвии?
Эдвард снова посмотрел на брата. Сейчас всё решится, он наверняка получит то, что хочет. Но Филипп не спешил. Он обеспокоенно переводил взгляд с одного саркофага на другой, пытаясь вычислить, в каком находится нужный артефакт. Он должен был его взять!
Филипп протянул руку. Он почти чувствовал рукоять меча.
Пальцы коснулись крышки саркофага — и провалились в золотую драконью пасть. Филиппа охватила паника, и он застыл, глядя на руку, до локтя поглощённую вязкой чёрной субстанцией, которая должна была быть деревом. Саркофаг казался бездонным и пустым, но Филипп пошарил пальцами, и паника сменилась одной-единственной мыслью, что больно билась в голове: «Не тот!»
Но выбора не было. Он притянул к себе саркофаг — два других исчезли, — вынул из драконьей пасти дрожащую руку и, нахмурившись, открыл крышку.
Кольчуга.
* * *
Филипп готов был рвать и метать. Он ненавидел всё: судьбу, реликвию, себя, в конце концов. Он так хотел меч! Думал о нём, представлял горячую рукоять в ладони, как он поднимет его и жар от пламени приятно обожжёт кожу… И, наверно, в этом была его ошибка. Он слишком много мечтал и не ожидал такой несправедливости.
— Бесполезная дрянь! — выкрикнул Филипп, захлопывая дверь, и швырнул трофей на пол. Тонкие чешуйки кольчуги укоризненно звякнули.
Он с ногами
