кто остался дома, остальные раненые присоединяются, и их голоса, повторяющие: “Не стоило!”, сливаются в “гуле протеста — не против этого крика, а в его поддержку”. Даже Риверс — тот самый, который убеждал Сассуна, Оуэна и Прайера вернуться на фронт (где двое из них погибли), — чувствует себя обязанным присоединиться{50}.
Не меньший успех имел роман Себастьяна Фолкса “И пели птицы…” (1994). Книга начинается с описания довоенного романтического приключения во Франции главного героя, Стивена Рейсфорда. Когда Стивен вернулся в Амьен в 1917 году офицером, он нашел место, где был счастлив, обезображенным бомбардировкой, а женщину, которую любил, — изувеченной. Он и сам пережил ужас, когда едва не был заживо похоронен в туннеле, подведенном под германские позиции. Диккенсовский пафос обеспечивает несчастный сапер Джек, сын которого умирает от дифтерита. Стивен воспринимает войну без энтузиазма. Он получил выговор “за оброненное им в разговоре с одним из солдат замечание насчет того, что, по его мнению, легче воевать не станет, только труднее”[10]:
Поначалу Стивен думал, что война будет вестись традиционными методами и закончится быстро. Но потом увидел пулеметчиков, которые поливали очередями цепи идущей в атаку немецкой пехоты… И пришел к выводу: мир надломился, и починить его некому… Он начал думать, что худшее еще впереди, что им еще предстоит увидеть взаимное истребление такого масштаба, какой никому и не снился{51}.
Большинство современных читателей черпают знания о Первой мировой войне не из исторической литературы, а из подобных книг, а также из газет, телепередач, кино и театральных постановок. Я упомянул мюзикл “Что за прелесть эта война!” (премьера состоялась в Лондоне в 1963 году) труппы “Театральная мастерская”. Это “послание для 60-х годов”, гласящее, что войны неизбежны, покуда власть в руках тупиц из высшего общества{52}. В кинофильме “Галлиполи” Питера Уира идеализму солдат-австралийцев сопутствует идиотизм офицеров-помми[11]. Документальные телефильмы также имели успех. Множество людей посмотрело 26-серийную “Великую войну” (ее впервые показал в 1964 году канал BBC2) и вышедший позднее сериал “1914–1918 годы”. Хотя авторы первых сериалов стремились скорее не осудить войну, а объяснить ее, большинство зрителей, похоже, проигнорировало комментарии, а страшные архивные кадры способствовали закреплению их представлений об “ужасах окопной войны” и “отвратительном, никому не нужном истреблении ни в чем не повинных людей”{53}. Напротив, создатели сериала “1914–1918 годы” сосредоточились на культурной истории войны, “которую вынесли миллионы простых мужчин и женщин”{54}. Так бесконечно тиражировалось представление о глупом, ненужном конфликте. Даже сериал “Черная Гадюка идет вперед” (1989) с Роуэном Аткинсоном в главной роли построен на памяти о командирах, отличавшихся ослиным упрямством.
Кроме того, тысячи людей ежегодно приезжают на поля сражений Западного фронта, чтобы “все увидеть самим”. Это странное сочетание паломничества и туризма появилось почти сразу после войны{55}. Разумеется, то, что видят эти зеваки, очень отличается от того, что видели солдаты. Туристы обозревают огромные, геометрически выверенные кладбища, спроектированные Эдвином Лаченсом и другими архитекторами после войны, и почти излеченную сельскую местность, которая теперь не вызывает трагического ощущения без путеводителя{56}.
Так что неудивительно, что Великая война, закончившаяся восемьдесят лет назад, остается на повестке дня. В отличие от сравнительно недавних конфликтов (например, Корейской войны 1950–1953 годов), она до сих пор актуальна. Англичане продолжают спорить о расстрелах за трусость. Продолжаются кампании в поддержку реабилитации казненных солдат{57}. Пока я писал эту книгу, лишь за месяц (апрель 1998 года) в английских газетах мне попалось три статьи о Первой мировой войне: о “полосе смерти”, якобы устроенной немцами, чтобы отделить оккупированную ими Бельгию от Голландии; о личном архиве журналиста Эллиса Эшмида-Бартлетта, который пытался “известить Асквита о просчетах” командиров во время Дарданелльской операции, а также о перезахоронении с воинскими почестями двух английских солдат, останки которых археологи нашли у Монши-ле-Прё. Показательны рассуждения одного из родственников этих солдат: “Я совершенно не понимаю, почему война стала возможной. Это за гранью понимания — как людей можно было держать за пушечное мясо, да еще в таком масштабе”{58}.
Была ли война необходима?
Один историк более других сделал для придания научной респектабельности тезису о преступности Великой войны. Иллюстрированная “Первая мировая война” (первая публикация — 1963 год) Алана Тейлора остается самым известным трудом на эту тему. К концу 80-х годов было продано не менее 250 тысяч экземпляров{59}. Книга Тейлора стала одной из первых исторических книг для взрослых, прочитанных мною в детстве. (А разложившийся солдатский труп на обложке, наверное, стал первым увиденным мною мертвецом.) Война в изображении Тейлора предстает упражнением в глупости и бессмысленности: “Государственных мужей, как и военачальников, обескуражил масштаб событий… Все более или менее беспомощно разводили руками… Никто не задался вопросом, из-за чего он воюет. Немцы начали войну, чтобы выиграть ее, а союзники сражались, чтобы не проиграть… Победа в войне стала самоцелью”{60}. Война велась неуклюже и расточительно: “Верденскую мясорубку” затеяли “буквально ради самой драки”, а Третий Ипр стал “самой бессмысленной бойней бессмысленной войны”. Тейлор — человек отнюдь не сентиментальный, однако его саркастический и даже игривый тон дополнил более эмоциональное изложение событий Леоном Вольфом, Барбарой Такман, Аланом Кларком и Алистером Хорном, чьи книги вышли незадолго до этого{61}. Роберт Ки в то же время осудил “грандиозную аферу — благодаря которой ведущие политики и военачальники… становились все могущественнее и богаче… за счет отправившихся в ад миллионов храбрецов… — в некоторых отношениях подобную незаменимым для нацистской Германии концлагерям”{62}. Страсти не улеглись и годы спустя. Лин Макдональд, соединяя свидетельства ветеранов о главных этапах боевых действий на Западном фронте с собственными филиппиками, отстаивает тот тезис, что война стала сущим адом, а солдаты — ее жертвами{63}. Джон Лаффин продолжает считать английских генералов “мясниками и головотяпами”{64}.
Важно, однако, вот что: это мнение меньшинства историков. Удивительно много ученых настаивало и настаивает, что Первая мировая не была “бессмысленной” войной. И если она была злом, то злом необходимым.
Конечно, попытки оправдать войну предпринимались с первых же ее дней. Противоборствующие стороны спешили ознакомить публику с собственными объяснениями причин войны, распространяя “разноцветные” книги: таковы бельгийская “Серая книга”, австрийская “Красная”, французская “Черная” и немецкая “Белая”{65}. Редакции газет и книжные издательства также взялись за оправдание войны. Лишь в Великобритании к концу 1915 года выходило по меньшей мере семь хроник:
