жены.
— Эта система всегда меня удивляла, — хохотнул инспектор. — У нас не принято иметь несколько жен! Моя Бинди порвала бы меня на тряпочки, если бы я заикнулся еще хоть об одной женщине!
— Младшую жену нельзя взять в дом просто так, герр инспектор, — Шпатц оглянулся на закрывающийся створ последний пограничных ворот. — Она переходит по наследству, только если умирает брат.
— Но я слышал, что она тоже становится женой, — инспектор криво ухмыльнулся, круглые щеки его раскраснелись. — Во всех смыслах, если ты понимаешь, о чем я.
— Кому как повезет, герр инспектор, — Шпатц подмигнул. — Младшая жена не всегда младше. Думая о младших женах мы всегда представляем юную прелестницу, но обычно все же первыми умирают старшие братья. А младшие берут себе в дом их вдов… Так что…
— Благородный обычай, — одобрительно хмыкнул Боденгаузен. — Но у вас-то было иначе?
— Да, — лицо Шпатца потемнело. Балагур-инспектор задел за больную тему. Джерд была как раз женой младшего брата. Не юная прелестница, всего несколькими годами младше Блум, его матери. Когда брат отца погиб, ходили разные слухи, поговаривали даже, что тот завал на шахте не был несчастным случаем. Но никто ничего не доказал, отец стал владельцем всех семейных активов, а Джерд вошла в семью младшей женой. Ее старшему сыну было пятнадцать, на два года младше Шпатца. И потом у них с отцом родилось еще четверо детей. Один из язвительных соседей как-то предположил, что именно отец Шпатца и заделал Джерд ребенка. Шпатц тогда расквасил умнику нос и выбил пару зубов, но только лишь потому, что сам был склонен думать точно так же. Просто старался вслух не говорить все эти страшные вещи.
— Не хочешь говорить об этом?
— Не очень, герр инспектор, — признался Шпатц. — Но если это важно, я готов рассказать историю моей семьи.
— Вот как мы поступим, герр Грессель, — инспектор на несколько мгновений отвлекся от пустынной дороги и серьезно посмотрел на Шпатца. — Одним из вечеров мы возьмем бутылочку шнапса из моих запасов, и вы мне расскажете все.
«Договорились», — подумал Шпатц и стал бездумно смотреть на дорогу. Полотно из почти идеально подогнанных булыжников пролегало между невысоких холмов, кое-где украшенных небольшими группками невысоких деревьев. «Надо же, у нас даже некоторые центральные улицы после дождя становятся похожи на сточные канавы, а здесь до ближайшего города еще ехать и ехать, а дорога — камешек к камешку», — Шпатц вдруг почувствовал, что наконец-то расслабился. Инспектор молча вел мобиль, за окном машины — пасторальная идиллия, размеченная кое-где желто-черными столбиками. Редкие пушинки облаков в густой лазури неба. Темное золото солнечного диска у самого горизонта. Пестрые булыжники идеальной шварцландской дороги. С одной стороны, вроде бы окружающий мир остался прежним — в Сеймсвилле те же холмы, те же деревья, те же редкие гранитные валуны, утопающие в высокой траве. С другой — что-то неуловимо изменилось. Словно пограничное бюро — это не конструкция, возведенная людьми, просто в том месте, где им захотелось, а нечто большее. Граница другого мира. Чужого. Незнакомого. Подозрительно похожего на тот, который Шпатц только что покинул, но иного.
— Когда я впервые приехал в Чандор в составе посольства, — вдруг снова заговорил инспектор. — Я долго не мог понять, что вокруг не так. Вроде те же деревья, запахи, люди. Но всей кожей чувствуешь, что ты на чужбине.
— Я очень громко думаю, герр инспектор? — Шпатц повернул голову и посмотрел на краснощекий профиль Боденгаузена.
— У тебя лицо такое же растерянное, как у меня тогда, — инспектор усмехнулся. — То хмуришь лоб, то оглядываешься беспомощно. Ты ни разу не выезжал из Сеймсвилля, судя по твоей анкете. Так что я точно знаю, что ты чувствуешь.
— И это значит что-то особенное?
— Не думаю, — Боденгаузен пожал плечами. — Впрочем, профессор философии из Стадшуле со мной бы не согласился. Среди интеллигенции принято считать, что государственные границы — это объективная необходимость, и люди — только пешки глобального процесса. Или, говоря другими словами, мир разделен на безусловные части и меняется в угоду высшему смыслу.
— Не уверен, что правильно понял, — Шпатц наморщил лоб. — Граница объективна, то есть возникает сама по себе. И люди в любом случае ее возведут, потому что по-другому не может быть? А война?
— А война не начинается случайно. Если мир изменился, и границы сдвинулись, то у людей не будет выбора, кроме как последовать за ними. И воевать, если надо.
— И побеждает всегда только та сторона, которая служит высшему смыслу? Мир просто не позволит неправой стороне победить?
— Да, что-то вроде того, — Боденгаузен кивнул, повернул голову и подмигнул Шпатцу. — Хорошо, что я не философ. Но ты быстро схватываешь. Хорошее образование?
— Очень обрывочное, — Шпатц пожал плечами. — Школа грамотности, курс в инженерной части и частные уроки. Надеюсь его продолжить в Шварцланде.
— Правильный настрой, герр Грессель. Для фрайхера доступны курсы вольнослушателей в Стадшуле любого города, рекомендую воспользоваться этим правом сразу же, как только это станет возможным. Местное образование увеличивает как шансы получить статус эдлера, так и возможность найти хорошую работу.
Мобиль притормозил, Боденгаузен вывернул руль вправо. Второстепенная дорога сворачивала за холм и упиралась в высокие металлические ворота. Решетчатый забор оплетали колючие даже на вид кусты, усыпанные мелкими желтыми цветочками. Караульную башню справа от ворот Шпатц тоже заметил не сразу — будка с часовым пряталась в обширной кроне высокого дерева. Перед воротами — мощеный брусчаткой небольшой плац, на котором с комфортом могли разместиться три или четыре ластвагена. На уровне глаз на воротах ровными черными буквами было выведено: «Гехольц». Чуть пониже: «Карантинная зона». А над воротами сияли начищенной латунью буквы девиза: «Честность свободна от страха».
Глава 2
Hat eine Puppe mir geschenkt
Dann bin ich nicht allein
(Она подарила мне куклу,
И теперь я не одинок).
Puppe — Rammstein
— Коэффициент вертикальной профилировки — семь, — доктор сделал шаг назад и убрал руку с макушки Шпатца. — Теперь подбородок максимально вперед и сожмите челюсти, герр Грессель.
Сегодня был пятый день в карантинной зоне. Тесты и экзамены были позади, результаты знаний Шпатца об истории и законах Вейсланда и Шварцланда признаны удовлетворительными. Каждое утро здесь начиналось с обязательных моргенбунген — бодрящих упражнений под руководством белокурого громилы в сером мундире оберфельдфебеля. Причем не делалось исключений ни для кандидатов на гражданство, ни для охраны, ни для прочего персонала, включая помощников повара, уборщиков и машинисток. Еще одним обязательным ритуалом было оглашение
