скрывает своей радости по поводу победы Японии и утверждает, что японцы стали на путь истинной веры и что сам микадо со всеми своими приближенными принял мусульманство, за что бог и даровал им победу.
В сочинении Сами имеются строки по адресу турецкого султана Абдул-Хамида II (1876—1909), известного своим стремлением использовать идеологию панисламизма в интересах захватнической политики. Автор одобрительно отзывается об этом султане как о человеке, «постоянно думающем о джихаде» (о священной войне с неверными)[58].
В последней части своего сочинения Сами пытается сделать некоторые обобщения. В основе его исторической концепции лежит воля и предопределение всемогущего Аллаха». Он считает, что Бухара процветала при эмире Дани-йале (1758—1785) и до правления эмира Хайдара (1800— 1826), когда крепко соблюдались устои истинной веры. Со времени же эмира Насраллаха (1826 — 1860) «появляются признаки разрушения государства и ослабления мусульманской общины». Эти признаки, по его мнению, усиливаются при Музаффаре (1860—1885), а при 'Абдалахаде (1885 — 1910) упадок Бухары достигает предела. Причины этого упадка он видит в том, что со времени Насраллаха правители Бухары оказывают «покровительство презренным людям и унижают уважаемых и достойных». Как выясняется из дальнейшего текста, к «уважаемым» и «достойным людям» он относит представителей знатных семейств, которых лишали имущества и уничтожали. Бухарские эмиры, по словам Сами, окружали себя «безродными подонками общества, алчными и безнравственными людьми», которые «достигали высоких постов»[59].
Из всего сказанного выше можно заключить, что Сами все исторические события толкует с точки зрения мусульманских богословских «истин». Идеалом политического устройства он считает государство мусульман, во главе которого стоит благочестивый и «справедливый» монарх. Из различных социальных групп больше всего он печется о судьбах феодальной знати. Утрату ею своего былого могущества и славы Сами воспринимает как основную причину «падения Бухарского государствам. Однако смелой критикой современных ему порядков эмирской Бухары Сами сделал шаг вперед по сравнению со средой придворных чиновников, к которой он принадлежал.
Из всех исследователей наиболее верная оценка личности Сами дана Г. Н. Чабровым в цитированной выше работе. Не находит подтверждения лишь его заявление, что «Соми не чужд некоторых реформ». Как уже отмечено, никаких новшеств и переустройств в общественно-политической жизни Сами ни в одной из своих работ не предлагает.
* * *
Основное значение Та'рих-и салатйн-и мангйтййа заключается в том, что в ней отражена внутренняя политическая и экономическая обстановка в ханстве в период завоевания Средней Азии царской Россией и после превращения Бухары в вассально-зависимое от России государство. Хотя сам автор не ставит своей задачей осветить положение народных масс в стране, но в его произведении встают картины ничем не ограниченного произвола феодальных правителей и тяжелого положения трудового народа, который нигде не мог найти управы на своих угнетателей.
Так, Сами сообщает о жестокости правителя Самарканда Шир-'Али-инака, на которого жители города жаловались эмиру Музаффару, за что дважды поплатились (жалобщики были наказаны сначала эмиром, затем Шир-'Али-инаком)[60]. О Коканде и его правителе Худайар-хане Сами пишет: «Народ упомянутой области стонал под его властью и днем и ночью молил бога о его гибели, и дело дошло до того, что люди отвернулись от него и изгнали его»[61]. А о хакиме Куляба и Бальджуана Сара-хане автор сообщает, что своими бесчинствами Сара-хан так восстановил против себя народ, что, когда сюда прибыли эмирские войска, он не мог найти поддержки у своего населения и бежал в Афганистан[62].
Освещая политическую обстановку в стране, Сами описывает феодальные междоусобицы в ханстве и в связи с этим сообщает о своеобразной контрибуции, существовавшей в его время в ханстве под названием аманпули или пул-и аман ("деньги за пощаду"). Как повествует Сами, эту контрибуцию собирали с населения Ширабада и Куляба эмирские военачальники, подавлявшие здесь мятеж[63].
Подробно освещая ход военных действий между бухарскими и русскими войсками. Сами наглядно демонстрирует общую техническую и военную отсталость в стране и показывает, как бухарское феодальное войско, набранное, по словам автора, из случайных людей, большинство которых "были воры, азартные игроки, пьяницы.. никогда не слышавшие ружейного выстрела"[64], в столкновении с таким противником, как Россия, оказалось небоеспособным[65].
В сочинении Сами имеются сведения об отношении различных социальных слоев бухарского общества к завоеванию. Из Та'рих-и салатин-и мангитийа мы видим, что наиболее активно выступило духовенство. Так, после падения Ташкента в городах Бухаре и Самарканде муллы развернули агитацию за священную войну против русских войск и требовали от эмира немедленного выступления[66]. Высшие сановники и военное командование не были единодушны и разделились на две противоположные группы (войны и мира), о чем свидетельствует описанный Сами военный совет в Актепа во время наступления царских войск на Самарканд[67].
Глава государства — эмир — в войне с русскими вел очень нерешительную политику. Нигде на всем протяжении повествования он не выступает как активный организатор сопротивления, роль его всюду пассивна. Так, несмотря на то что с осадой Ташкента и угрозой его падения русские вплотную подходили к границам ханства, эмир не готовился к войне и был больше занят своими распрями с Кокандом[68]. Далее, мы видим, что только движение взбунтовавшихся представителей духовенства в Бухаре заставило эмира выступить на священную войну[69]. Позднее, когда пал Самарканд, а русские подошли к Катта-Кургану, эмир решил бежать в Хорезм, и только уговоры авторитетного Шукур-бий-инака помешали осуществлению этого решения[70].
И наконец, в Та'рих-и салатин-и мангитийа Сами сообщает о том, как жители Самарканда, не найдя защиты у эмира от гнета своего правителя Шйр-'Али-инака, обратились с письмом к русскому командующему, "в котором они сообщили ему о своем желании, чтобы он занял Самарканд"[71].
Сами подробно останавливается также на мятеже 'Абдалмалика-тюри, сына Музаффара, и сообщает, что после разгрома мятежа, в итоге долгих скитаний, тюря поселился в Пешаваре, где английское правительство взяло его под свое покровительство и назначило ему ежемесячное жалованье.
Касается Сами и мятежа казаха Сиддик-тюри. Сведения об этом мятеже, приводимые Сами в Та'рих-и салатин-и мангитийа, заставляют пересмотреть высказанное ранее о нем в печатной литературе мнение. Так, М. А. Терентьев, освещая период завоевания Средней Азии царской Россией в книге «История завоевания Средней Азии» (1906 г.), писал, что в период военной кампании в Бухаре началось партизанское движение против русских, возглавленное жившим в Бухаре казахским царевичем Сиддик-тюрей[72]. Однако из описания Сами видно, что выступление Сиддика — это обычный феодальный мятеж, руководитель которого совершенно не думал о защите Бухарского ханства, а решил воспользоваться тяжелым положением
