постепенно очаровывались улыбкой Артура и было заметно, до чего каждой из них нестерпимо хочется выделиться из толпы, помочь этому красивому человеку, сообщив нечто настолько важное, чтобы он испытал жгучую благодарность! А там, глядишь, и…
Сама ситуация их тоже явно возбуждала. Близость кровавой тайны будоражила воображение, и они переглядывались с выражением ужаса и восторга, с сожалением покачивая головами. А вот была бы удача, если б кто-то из них мог стать настоящим очевидцем!
Я уже стала опасаться, что одна из них решится выдать свои фантазии за реальные показания, лишь бы только побеседовать с Артуром наедине. Но момент был упущен… Если бы сейчас одна из них внезапно воскликнула: «Ну конечно! Я же видела его», – это вызвало бы только подозрение. Дамы оказались умнее, никто не рискнул поставить на краткую беседу с обворожительным следователем свою репутацию порядочной матери семейства. Тем более под прицелом камеры, с которой полицейские уже сняли пакет и отправили его на экспертизу…
Меня только порадовало то, что дамочки остались монолитом, а Логов был разочарован. Обведя всех своим ясным взглядом, в котором неумолимо гасла надежда, он протянул:
– Ну что ж… Благодарю, что уделили время.
Я просто кожей почувствовала, как у них зачесались руки – схватить его, удержать, чтобы еще полюбоваться таким лицом. Во взглядах, которые я ощущала на себе, сквозили недоумение и досада: «За какие заслуги этой замухрышке такое счастье?!»
Им не узнать, что Артур Логов никогда не был и не станет моим счастьем…
– Глупо было надеяться, – вздохнул он, когда мы отошли в сторону.
Я попыталась вернуть его на землю:
– Это только в кино персонажи ночами выглядывают из окна.
Но Артур уставился на меня с недоверием:
– В смысле? Я часто смотрю на луну, если встаю ночью. Встаю, конечно, не затем, чтобы в окно посмотреть…
– Я понимаю – зачем! Можешь не объяснять.
– Тебя пугают физиологические подробности? – ухмыльнулся он.
– Только когда речь идет о таких стариках, как ты…
– Ах ты, зараза! – Артур добродушно ухмыльнулся. – Ладно, что мы имеем? Точнее, не имеем… У нас нет ни подозреваемого, ни свидетелей. Даже трупа и того нет! Что это за убийство вообще?!
Недовольно оглядев площадку, пустевшую с каждой минутой, он перевел взгляд на светившиеся разноцветными пятнами многочисленные окна окрестных домов.
– Где-то там живет человек, которому предназначалось это послание… И хрен найдешь ведь! А надеяться на то, что он проявит сознательность и объявится сам…
– Типа, я разгадал тайну скальпа? Сейчас я назову вам имя убийцы!
Артур рассмеялся:
– Да уж… Дело темное.
– Да хоть лампочку наконец поменяли, – неожиданно прозвучало у меня за спиной. – А то один фонарь, и тот не горел!
Живо повернувшись к разговорчивой старушке с сумкой на колесиках, Логов легко подхватил:
– И не говорите! Я давно здесь не был, когда ее поменяли-то?
Не останавливаясь, она проворчала, лихо сдвинув на макушку вязаную шапку непонятного цвета:
– Вчера в это же время шла – тьма была кромешная.
Артур уже вышагивал с ней рядом, а я тащилась за ними следом, чтобы не пропустить ни слова.
– А как же дети на площадке играли?
– Так у них там своя подсветка! Вон, вишь, на носу корабля лампа? Слепит – будь здоров!
Обернувшись на ходу, он бросил на меня восторженный взгляд, и я сообразила, что его так порадовало: если корабельная лампа светила в глаза тем, кто находился внизу, они никак не могли увидеть человека, запечатавшего видеокамеру. Да он даже скальп мог при них повесить, никто и не заметил бы! Только для этого ему заранее нужно было прийти таким же вечером и оценить, насколько невидимым он останется для детей, играющих на площадке, и их родителей. А в темноте забираться на сам корабль мамы не разрешают – убиться же можно… Сегодня никто не играл на нем. Хотя теперь на него и днем вряд ли кто-то решится залезть. По крайней мере, не скоро.
Артур что-то еще выспрашивал у наблюдательной старушки, но я уже не слушала. Пожелав на прощание здоровья, он наконец-то отпустил ее и вернулся ко мне.
– Ну что, поняла? Этот парень может быть электриком!
– Думаешь, это он и сменил лампу в фонаре?
– Наверняка. И ни у кого не вызвал подозрения, хоть заодно пакет на камеру натянул… Выполняет человек свою работу, чего на него глазеть? Он мог прямо днем это сделать, на глазах у всех!
– Скальп? Он сразу его повесил?
Артур задумался:
– На его месте я все сделал бы заодно. Какой смысл несколько раз светиться? К тому же диспетчер управляющей компании мог заметить, что камера в парке перестала передавать изображение, и послать кого-нибудь разобраться.
– Только он не заметил…
– Козел, – беззлобно ругнулся Логов и вдруг опять рванул к мамочкам на площадке.
Пришлось мне бежать за ним.
Они, конечно, уже не рассчитывали увидеть Артура снова и потому прямо расцвели от нежданной радости. И он, конечно, не разочаровал их – улыбнулся так, что у них россыпь мурашек прошлась по телу, даже не сомневаюсь. Меня всегда забавляет, как он использует свою мордаху для дела… А почему нет? Я ведь тоже часто намеренно трогаю сердца людей, прикидываясь хрупкой, беззащитной девочкой, когда мне нужно что-то выведать у них… Мне должно быть стыдно за это? Не думаю. По большому счету мы же боремся со злом и никому не вредим при этом!
И тут я вспомнила про наших крымчан Колесниченко. Когда я думаю, на каких руинах им теперь приходится выживать, меня подташнивать начинает. Стоило ли того наше расследование?
Артур убеждает, что нам не в чем себя винить. Мы не имели морального права оставить зло безнаказанным, какими бы мотивами оно ни прикрывалось.
Мне ничего не остается, как верить ему, иначе все теряет смысл. С подобными ощущениями Артур живет уже много лет – как это ему удается? Насколько оправданно служение закону, придуманному людьми? Часто ли он входит в противоречие с законом Божьим? И как вообще возможно разрешить это противоречие, самому не став при этом ни преступником, ни отступником?
У меня уже было время убедиться, что служба не задавила в Артуре человеческое начало и он способен к состраданию, даже если оно толкает его самого на вещи, недопустимые с точки зрения Уголовного кодекса. По крайней мере, один раз он буквально на моих глазах преступил все мыслимые нормы, поступив по-человечески… И я стала уважать его еще больше, хотя, возможно, его заклеймили бы и суд, и церковь. Не знаю. Надеюсь, там тоже хватает людей,
