всяком случае, он стал ещё красивее, что сделало меня ещё более раздражённой, чем я уже была.
Брукс был не просто высоким, он был также широкоплечим. Его тёмно-каштановые волосы, которые всегда были длинными, доходили до середины шеи. Они были слегка волнистые, за что многие женщины отдали бы жизнь, включая меня.
Как и за его дурацкие ресницы, которые обрамляли его дурацкие шоколадные глаза. Его волосы были достаточной длины, чтобы он мог заправлять их за уши, благодаря чему я могла видеть его дурацкую острую линию подбородка c дурацкой щетиной.
Я уверена, что было много девушек, которые хотели бы, чтобы у их братьев был такой же красивый лучший друг, как Люк Брукс. Я была одной из них. То есть до тех пор, пока он не открыл свой дурацкий рот и не заговорил своим дурацким низким голосом.
Мне действительно следовало бы уже более творчески подходить к своим описательным оскорблениям, но у Люка Брукса была привычка расстраивать меня настолько, что все связные мысли вылетали у меня из головы.
Это раздражало.
Он раздражал.
— Привет, Клементина, — он растягивал слова. Мой суровый взгляд никак не мог подавить высокомерие, которое буквально сочилось из каждой его поры. Это было ощутимо. Он всегда был таким. Если бы его эго было осязаемым, оно было бы больше, чем весь штат Вайоминг. Вероятно, Колорадо и Юта тоже.
— Отвали, Брукс.
Он издал низкий свист, который закончился смешком. Я ненавидела, когда он так делал.
— Рад видеть, что твой язычок по-прежнему острый, сладкая.
То, как он сказал «сладкая» было почти унизительно.
— Не. Называй. Меня. Так.
Я делала паузу после каждого слова, позволяя своему раздражению на Брукса подчеркнуть каждый слог.
— Не позволяй Кенни Уайатту лапать тебя, — Брукс огрызнулся в ответ. — Тогда мне не придётся спасать тебя.
Был ли этот парень настоящим? Он вел психологическую войну этой дурацкой песней, потому что мальчик из старшей школы положил руку мне на талию?
Рука на талии была вероятно самым невинным жестом за всю историю этого бара. Серьёзно — я даже не хотела знать, какая часть населения Мидоуларка была зачата в туалетах «Дьявольского сапога».
— Спасать меня? — спросила я. Мой голос стал громе, но не громче музыки, пока… — Возьми себя в руки, Брукс.
Группа дошла до строчки о мягких и тонких пузырьках — слава богу. Песня почти закончилась. Почти все в баре пели, но большинство людей забыло о том, что я здесь, после первого припева, так что дурацкая шутка Брукса не продлилась долго.
— Да, Клементина. Спасать тебя. Твои братья были бы в бешенстве, если бы увидели, как ты флиртуешь с Уайаттом.
— Я не флиртовала с Кенни. Я просто поздоровалась. И даже если бы флиртовала, это не твоё дело. Ты не мой охранник, Брукс. Как и Гас с Уэсом. Я сама могу позаботиться о себе.
— Вообще-то, то, что мои посетители делают в моём баре, — моё дело. — Его бар? С Каких пор? — И твоя семья — моя семья тоже, Эмми, так что даже если ты не в моём баре, мне есть дело до тебя. Мне всегда было дело до тебя и всегда будет.
Властность в его голосе подсказала мне, что он не хотел, чтобы его допрашивали.
Мне было пофиг.
Он, должно быть, прикалывался. Он не владел «Дьявольским сапогом». Я не знала, кто владел, но это никак не мог быть Люк Брукс. Он был безрассуден и безответственен. Я была почти уверена, что единственными вещами, которыми он когда-либо владел в своей жизни, были чёрный пикап Chevy C/K, который едва можно было классифицировать как автомобиль, и куча футболок без рукавов, которые раньше были нормальными футболками, пока он не изуродовал их ножницами, чтобы покрасоваться мышцами.
— Это не твой бар, — сказала я с вызовом.
— Это мой бар, сладкая. И прямо сейчас моим барменам нужна сдача, так что убери свою задницу с моего пути. — Он начал проталкиваться мимо меня, но затем повернулся ко мне ещё раз. — И скажи Кенни Уайатту, чтобы он держал свои руки при себе, или я вышвырну вас обоих вон.
4
Люк
Я проснулся от того, что солнце светило в моё окно. Вероятно было чуть больше шести утра. Чёрт, это означало, что я уже опаздываю. Честно говоря, я бы скорее всего всё равно не справился бы со своей утренней пробежкой. Мне потребовалось около трёх секунд с открытыми глазами, чтобы пожалеть о том, что я выпил с Джо за баром.
Я никогда так не делал.
Какого чёрта я сделал это?
О, точно, потому что Эмми, с её растрёпанными волосами и в грёбаной юбке из простыни, ушла из моего бара прошлой ночью с Кенни Уайаттом. Образы того, как она запрокидывает голову и смеётся над его шутками, промелькнули у меня в голове, как яркая карусель.
Уайатт не был, блять, таким смешным.
Но он держал свои мерзкие маленькие пальчики подальше от нее, в основном благодаря Тедди, которая большую часть вечера тащила Эмми на танцпол перед сценой. Но когда они шли к двери, чтобы уйти, Уайатт обвил своей тощей рукой её талию, и, на мой взгляд, его рука была чертовски низко на её спине. Я выпил ещё одну рюмку ещё до того, как они успели выйти из моего бара.
Я стиснул зубы при этом воспоминании.
Боже, моя голова раскалывалась. Я никогда не пил больше одной рюмки на работе и даже тогда я делал это не очень часто. Прошлой ночью я позволил Эмми залезть мне в голову и не имел ни единого понятия почему.
Мне потребовалось ещё десять минут и много стонов, чтобы выбраться из кровати и встать под холодный душ, где я попытался смыть каждую мысль о ней. Там же я вспомнил, что мне нравились все мои придатки, и я не хотел давать Гасу причины избавиться от них.
После того, как я натянул пару поношенных джинсов, мой телефон
