Выяснять, что за книгу читал дежурный, капитан не стал. И не стал спрашивать, как найти начальство; из темного коридора, выходившего в вестибюль, неслись неясные голоса.
«Неплохо бы зажечь свет», — подумал Дмитрий. У него было такое чувство, что стоит зажечь свет, как обнаружатся горы мусора и пыльной бумаги.
Когда он вошел в большой светлый кабинет, откуда доносились голоса, то услышал хриплую тираду. Как будто говорил карлик:
— Ну вот, и Димон пришлепал! Сейчас попросит опохмелиться!
Капитан так и застыл в дверях.
— Трезвый, — сказал невидимый мужчина. В кабинете находился только один человек, и он молча пил коньяк. Якушевский это отчетливо видел. — Язык проглотил, — прокомментировал невидимка.
— Да вы не обращайте внимания! Это наш попугай изгаляется! Он у меня дождется.
— Очень страшно.
Наконец-то капитан его увидел. Попугай вещал с большого книжного шкафа.
— Рассказать, откуда дети берутся?
— Я тебя посажу в клетку! — пригрозил мужчина, пьющий коньяк. Был он молодой, круглолицый. Волосы на большой голове стояли дыбом, а глаза скрывались за красивыми, поблескивающими очками.
— Произвол, произвол! — завопил попугай. — Нас не догонишь! А хотите, расскажу про урожай? Или про аптеки? — Он склонил головку и проникновенно посмотрел на Дмитрия.
— Вы чего не садитесь? — спросил хозяин кабинета. — Я вам сейчас коньячку плесну. А то сижу один, даже чокнуться не с кем.
— Пьяница! — сказал попугай.
— Я, конечно, сяду, — улыбнулся Якушевский. — Но по странному совпадению, меня зовут Дмитрием.
— Димон, Димон! — завопил попугай.
— Да, в жизни совпадения случаются часто, — задумчиво сказал мужчина, доставая из стола пузатую коньячную рюмку.
— А почему ваш попугай назвал имя Димон? Есть какой-то знакомый с таким именем?
— Понятия не имею. — Мужчина потрогал свои красивые очки.
Капитан недоверчиво усмехнулся:
— Забавная птица.
— Зовут Павлуша. Помогает скоротать время на дежурстве. И зачем только начальство эти дежурства придумало? Темна вода в облацех. Вы не подумайте плохого. Коньячок у меня отменный. А в столе еще одна емкость имеется. — И сказал, наливая Дмитрию: — Меня зовут Георгий Мамыкин. Доцент. Ничего не забыл? У нас сегодня банный день. Такие дела. А вас, собственно, каким ветром в эту пустую обитель занесло?
— Мне нужна одна девушка…
— Девушка? Так бы сразу и сказали.
— Она проходит у нас свидетельницей по уголовному делу. Я не представился… Капитан Якушевский из уголовного розыска, а имя ваш попка сразу назвал — Димон, Дмитрий. — Он полез в карман за документом, но доцент поднял ладонь.
— Сам попка, — запротестовал попугай. — Сексот!
— Похоже, попугай хорошо владеет тюремным лексиконом, — сказал капитан. Но доцент оставил его слова без комментариев.
— И кто же проходит у вас по уголовному делу? Так сказать, свидетелем? — спросил он.
— Лидия Павловна Князева. Она здесь служит, а завтра уезжает в «поле». — Капитан внимательно посмотрел на Мамыкина.
— Лидии у нас нет. Во всем Институте. Я же еще и профорг, черт побери! У меня списки всех членов этого гребаного профсоюза.
— Врет! — возмутился попугай. — Ушла! Обида! Недотрога!
— Никакой управы на него не найти, — посетовал профорг Мамыкин. И сказал с неохотой: — Да, была у нас одна девица. С такой фамилией. Так она давно защитилась. Только ее и видели! Чертова птица! Ничего не утаишь. Красивая, зараза!
— Птица?
— Девица. — Он помрачнел. — Девица. Спасу нет! — Мамыкин заговорил как попугай, односложно.
— А может быть, у вас в профсоюзных бумагах ее фото найдется?
Вместо ответа профорг достал из стола бутылку коньяка «Багратион», молча открыл ее, ловко плеснул в обе рюмки. И поднял свою, чтобы чокнуться. Дмитрий подумал: «А что делать? Может, еще чего от него узнаю?»
— Ваше здоровье!
После того, как они выпили, Мамыкин сказал:
— В профсоюзных бумагах ее фото нет, а у меня имеется. С дарственной надписью. Если интересуетесь, принесу. Показать.
И не покраснел. Но капитану и так все было ясно.
— А Лидка-то сильно набедокурила?
— Совсем не набедокурила. Просто видела одного человека… Подозреваемого.
— Так и он же, наверное, ее видел?
— То-то и оно. Я потому к вам и залетел. Опасаюсь.
— Еще по шаечке? — спросил профорг и снова налил. — А Лидон все хотела меня от коньяка отучить. Видела бы она, как мы с вами «Багратион» распиваем!
— Сильно бы рассердилась?
— А то!
— Теперь не врет, — сказал попугай.
— Ты мне надоел! Не дашь спокойно попить. Запру-ка я тебя в клетке.
— Жизнь наша окаянная, — грустно пробормотал попугай и, залетев в клетку, закрыл клювом за собой дверцу. Профорг накрыл клетку большой, не слишком чистой тряпкой.
Из клетки донеслись слова песни, какие-то нечленораздельные звуки. Капитан даже сумел разобрать несколько матерных слов. В компании филологов попугай не терял времени даром.
Больше он не сказал ни одного слова. Наверное, заснул в потемках.
Увидев подобревшее лицо мужа и глуповатую улыбку, жена Глафира сильно удивилась. Таким супруга она видела впервые. И не могла бы сказать, что этот капитан ей нравится меньше.
— Какие мы веселенькие!
Она подставила щеку под поцелуй и почувствовала амбре хорошего коньячка. А хороший коньяк Глафира всегда могла определить. У нее имелись свои секреты.
Когда Дмитрий доложил полковнику о своем походе в Институт, не утаив и выпивку, Ушан долго молчал, скептически разглядывая капитана. Якушевский решил: сейчас будет разнос. Слова вроде таких: «вы же всегда были трезвенником», «я же предупреждал, а вы поступили по своему…».
Но вышло все иначе. Полковник только сказал:
— Ну, что ж… Шла старушка мимо рынка, а за ней мотоциклет, мотоцикл, мотоцикл, а старушки уже нет. Ищи ее, Дима, ищи. Что тут еще скажешь. Ищи. А за фоткой сходи. Лишней не будет.
Капитан хотел обидеться на «мотоциклет», но решил — обижаться себе дороже. Да потом, у полковника была привычка вспоминать какую-нибудь песенку из детдомовских времен. Эта присказка была еще приличной.
А полковника разговор навел на грустные мысли. Похоже, этот орешек ему не по зубам. В Управлении почему-то сложилось о нем стойкое мнение: полковник Розов может все. Может распутать самое невероятное преступление. А он не мог. Вернее, мог, но всегда сомневался в своих возможностях. И если получалось, а получалось почти всегда, то говорил:
— Повезло. Просто повезло. Но не может же везти всю жизнь! Когда-нибудь провалюсь.
И вот такой случай наступил. Розов был уверен, что наступил.
Он посидел, подумал. Рассеянно оглядел большую неуютную комнату, пустые столы. Что ж тут поделаешь? Кто-то болел, кто-то «топал ножками». Он же сам послал Филина и Якушевского проверить попавших в поле зрения свидетелей! Хотя у него было смутное предчувствие, что эта ниточка никуда не приведет. Оборвется.
Полковник сгреб со стола все бумаги — какие-то папки, начатые
