— справа за столовой обнаружилась гардеробная комната, уставленная шкафами-купе с одеждой и скамеечками-кушетками, с полувзгляда было ясно, что в этой комнате одеваются на улицу в холодные сезоны. Слева напротив оказался спортзал со стенками, матами и тренажерами.
С трудом оторвавшись от созерцания привлекательных помещений и уговорив себя, что прочее можно потом посмотреть, Гарри поспешил догнать остальных в гостиной и с интересом осмотрелся. Первое, что бросалось в глаза, был рояль вишнёвого дерева, стоявший в глубине гостиной на невысоком подиуме, в какой-то полунише. Сбоку глухая стена с камином, за ним стеклянная стенка, зачем-то освещенная яркой лампой внутри. Не в силах перебороть своё любопытство, Гарри подошел поближе и заглянул в таинственный шкаф, как он думал, но это оказался не шкаф, а гигантский террариум-вольер и в нём аккурат под лампой свернулся кольцами огромный сетчатый питон.
Поглазев на экзотического домашнего питомца, Гарри отвел глаза и принялся изучать гостиную дальше. Напротив камина широкое окно, распахнутое по случаю теплой погоды и ведущее на подъездной двор, по обе стороны от окна шкафы с книгами, безделушками и телевизором. Ну и, разумеется, вечный атрибут всех гостиных: мягкие диваны с креслами и банкетками, перед самым большим диваном стоял чайный столик, и в довершение всего на полу пушистый толстый ковер. И этот ковер привел Гарри в чувство, он наконец-то обратил внимание на то, что остальные разулись, а он и Северус бессовестно стоят прямо на ковре в уличной обуви. Спохватившись и переглянувшись, они бросились обратно в холл — разуваться. Михаэль вежливо спросил, надо ли им тапочки? Посмотрев на ноги хозяина дома и отметив, что он стоит босиком, Северус и Гарри отказались, решив остаться в носках и гадая про себя, везде ли в Европе положено разуваться или это просто прихоть отдельно взятой семьи?
Вернулись в гостиную и расположились в креслах, Михаэль, сообщив, что принесет всем лимонад, ушёл на кухню, а Лери унеслась наверх, готовить для них комнаты. Люпин и младший Северус сели вместе на диван и теперь бросали на гостей заинтересованные взгляды. Неловкое молчание разрядило некое лохматое обстоятельство в морде огромного сенбернара, который рыже-белой копной вбежало в гостиную, до полусмерти перепугав Гарри. Да и как иначе реагировать, когда на тебя несется нечто огромное, слюнявое и красноглазое и это чудище размером с лошадь прет на твои колени, и не ясно, чего оно хочет — то ли облизать, то ли сожрать… И Гарри рефлекторно забрался повыше на спинку кресла, спасаясь от собачьего великана. Люпин перехватил зверюгу за шею и потянул вниз, на пол со словами:
— Гарри, не бойся! Бармалей не кусается, это он здоровается. Барм, фу! Сидеть!
Огромный песий великан послушно сел, продолжая пожирать Гарри налитыми кровью глазами с тяжелыми мешками под ними и пуская на пол толстые нити слюны. Северус, с ужасом взирая на это безобразие, задал животрепещущий вопрос:
— И сколько у вас собак?
Люпин с готовностью ответил, продолжая обнимать пса:
— Две, Бармалей и Холмс, ещё у нас кошка Сороконожка есть и питон Красавчик. Это те, кто в доме живет.
Северус и Гарри машинально перевели взгляд на вольер со змеей и дружно сглотнули. Гарри с опаской спросил:
— А кто живет… не дома?
— Лошади, восемь штук, две коровы и бык. Ещё свинья, но её мама на мясо откармливает, в декабре её зарежут. Раньше у нас были кролики, но мама устала их резать, говорит, что они кричат как дети, и поэтому мы уже три года едим свинину, а крольчатину покупаем на фермах.
Вошел Михаэль с подносом и прогнал сенбернара:
— Вот лимонад, угощайтесь. Бармалей, ты что тут делаешь? Пошел на место.
У Гарри от гастрономических подробностей Люпина пересохло в горле, он прямо-таки с благодарностью схватил высокий стакан с ледяным и вкусным домашним лимонадом и сделал первый глоток. И закрыл глаза, ощущая во рту изумительный вкус апельсинов, лимона и мяты. Михаэль сел на диван, мелкий Северус тут же забрался к папе на колени. Отец молча обнял его и спросил:
— Вы какие-то бледные, что-то случилось?
Гарри с Северусом неуверенно переглянулись, не зная, что сказать. В конце концов, мальчик никого не хотел шокировать, для него это обыденные вещи, как и для всякого, кто с детства живет на ранчо и фермах. Это они — нежные и наивные городские жители, которые и курицу-то в виде окорочков знают, не говоря уж о том, чтобы где-то видеть кроликов, которых на мясо откармливают. Лично они кроликов в тапочки превращают на уроках трансфигурации, но такие подробности вряд ли можно рассказать Михаэлю и его жене, неизвестно ведь, как они к магии относятся.
Наконец Северус нашелся:
— Мы просто немного устали с дороги, а собачка нас немножко напугала, очень уж большая…
Михаэль вздохнул и шутливо пожаловался:
— Ох уж этот Бармалей, моя вечная головная боль… Его около четырех лет назад Люпину на День рождения подарили, кто же знал, что из милого маленького щеночка размером с тапок вырастет вот такой… Бармалей одним словом. Это Лери его так назвала, потом она не раз пожалела, что слишком точно угадала с кличкой. Псина весит девяносто шесть килограммов, жрет столько же, выделяет целые океаны слюней и везде оставляет тонны шерсти.
— И тем не менее вы держите его в доме, — осторожно заметил Северус.
— А дома он только спит, всё остальное время суток наши собаки проводят снаружи. Едят во дворе, в специальном отведенном для них уголке возле конюшни, — ответил Михаэль.
Северус подумал и поинтересовался:
— Вы разводите лошадей?
— Да нет, так, пару первых жеребят от двух кобыл оставили, а потом их пришлось охолостить, потому что полукровных жеребят никто не станет покупать. А если их всех оставлять, так ведь проходу скоро от них не станет, кобылы же каждый год рожают по жеребёнку… Да и то, нам то ли повезло, то ли нет, но Мирабель родила от Соломона двойню. Такая вот издевка от судьбы, а может, лошади умеют предвидеть будущее, кто знает?
Северус машинально отметил тот факт, что Михаэль, не задумываясь, назвал лошадей по именам, как обычно говорят о членах семьи, это немного настораживало, ведь лошади — это всего лишь лошади, разве не так?
А Гарри сидел тихо, как мышь под веником, наслаждаясь голосом отца и исподтишка разглядывая его — тонкий, прямой нос, тонкие губы, сине-зеленые глаза, редкие, будто ощипанные брови, взлохмаченные темные волосы… Живой, родной, настоящий.
Его буквально распирало от невероятного счастья, которое никак не желало проходить и, похоже, останется в
