Данглар наблюдал за раскачивавшимся на стуле комиссаром, к которому вернулась вся его беззаботность; казалось, он забыл вчерашнюю ссору и ночной разговор с богом моря. Ретанкур продолжала опровергать аргументы оппонентов, и Данглар чувствовал, что почва уходит у него из-под ног и неотвратимая сила толкает его к дверям «боинга», чьи моторы набиты скворцами.
Ретанкур победила. В десять минут первого отъезд в Гатино был проголосован семью голосами против одного. Адамберг закрыл заседание и отправился к префекту. В коридоре он остановил Данглара.
— Не бойтесь, — сказал он. — Я буду держать нить. Я очень хорошо умею это делать.
— Какую нить?
— Ту, что удерживает самолет, — пояснил Адамберг, сжав вместе большой и указательный пальцы.
Он покивал, подкрепляя обещание, и ушел. Данглар спросил себя, не посмеялся ли над ним комиссар. Но Адамберг выглядел абсолютно серьезным, похоже, он и правда думал, что держит в руках нити, не позволяющие самолетам падать. Данглар провел рукой по корешку помпона — с этой ночи он превратился для него в амулет. Как это ни странно, мысль о нити и фокуснике Адамберге чуточку успокаивала.
На углу находилась большая уютная пивная, где плохо кормили, а на другой стороне улицы — маленькое кафе, где почти не топили, зато еда была вкусная. Чуть не каждый день сотрудникам криминальной бригады приходилось решать принципиальный вопрос: что выбрать — чревоугодие в темной и холодной забегаловке или гастрономические страдания в старой пивной, где посетители сидели на бережно сохраняемых с тридцатых годов банкетках. Сегодня перевесил уют и центральное отопление: человек двадцать двинулись в «Пивную философов». Название было воистину нелепым — заведение ежедневно посещало человек шестьдесят легавых, не склонных размышлять над концептуальными понятиями философской науки. Адамберг проследил взглядом за коллегами и направился к холодному бистро «Кустарник». Он ничего не ел в последние двадцать четыре часа, ведь ирландская еда была сметена порывом шквалистого ветра.
Доедая дежурное блюдо, он достал из внутреннего кармана мятый газетный лист и разложил на скатерти. Его заинтересовало это шильтигемское убийство, от которого повеяло ветром прошлого. Жертва, двадцатидвухлетняя Элизабет Винд, была убита около полуночи, когда возвращалась на велосипеде в свою деревню, расположенную в трех километрах от Шильтигема. Каждую субботу, вечером, она ездила этим путем. Тело было найдено в кустах в десятке метров от автострады. Первичный осмотр выявил ушиб черепа и три колотые раны живота, ставшие причиной смерти. Девушка не была ни изнасилована, ни раздета. Подозреваемого задержали почти сразу: Бернар Ветийе, тридцати восьми лет, холост, без определенного места жительства. Он спал у обочины и был мертвецки пьян. Жандармерия заявляет, что против Ветийе имеются веские улики, а сам он твердит, что ничего про ту ночь не помнит.
Адамберг прочел статью дважды. Он медленно качал головой, разглядывая голубой свитер с тремя окровавленными отверстиями. Нет, невозможно. Кому, как не ему, знать это. Комиссар колебался, машинально водя рукой по газете, потом вытащил телефон и набрал номер.
— Данглар?
Заместитель ответил ему с набитым ртом — он сидел у «Философов».
— Можете найти мне координаты командира жандармерии Шильтигема, департамент Нижний Рейн?
Данглар знал наизусть имена всех комиссаров полиции Франции, но с жандармским начальством дело обстояло хуже.
— Это так же срочно, как поиск Нептуна?
— Не совсем, но одного порядка.
— Я перезвоню через четверть часа.
— Во всей этой суматохе не забудьте о ремонте котла!
Адамберг допивал двойной кофе — он был гораздо хуже того, что давала их «машина-кормилица», — когда Данглар перезвонил.
— Майор Тьерри Трабельман. У вас есть чем записать номер?
Адамберг нацарапал телефон на бумажной скатерти, дождался, когда старые часы в «Кустарнике» пробили два часа, и позвонил в жандармерию Шильтигема. Майор Трабельман держался настороженно: он много слышал о комиссаре Адамберге — и плохого, и хорошего — и не знал, как себя вести.
— Я не собираюсь переходить вам дорогу, Трабельман, — успокоил его Адамберг.
— Все так говорят, и все мы знаем, чем это кончается. Жандармы делают грязную работу, а как только становится интересно, руль перехватывают полицейские.
— Мне нужно всего лишь подтверждение.
— Не знаю, что вы там себе напридумывали, комиссар, виновного мы поймали, и улик у нас достаточно.
— Вы имеете в виду Бернара Ветийе?
— Да. В пяти метрах от жертвы, в траве, мы нашли орудие убийства. Отпечатки Ветийе на рукоятке. Ни больше ни меньше. Вот так.
— Но Ветийе все отрицает? — спросил Адамберг.
— Когда мои люди взяли его, он еще был пьян в стельку. Едва на ногах держался. Его слова гроша ломаного не стоят, он помнит одно — как напивался.
— На него есть досье? Он раньше на кого-нибудь нападал?
— Нет. Но все с чего-то начинают.
— В статье говорится о трех колотых ранах. Нож?
— Шило.
Адамберг помолчал.
— Необычное орудие убийства, — прокомментировал он.
— Не сказал бы. Бездомные таскают с собой кучу хлама. Они открывают шилом консервные банки, вскрывают замки. Не морочьте себе голову, комиссар, гарантирую вам, это он.
— И последнее, майор… — Адамберг заторопился, чувствуя, что Трабельман начинает терять терпение. — Шило новое?
На другом конце воцарилось молчание.
— Как вы узнали? — с подозрением в голосе спросил Трабельман.
— Так я прав?
— Да. Но что это меняет?
Адамберг прижал кулак ко лбу и уставился на газетный снимок.
— Окажите мне любезность, Трабельман, пришлите фотографии тела — раны крупным планом.
— С чего бы мне это делать?
— Потому что я прошу вас самым почтительным образом.
— И все?
— Я не перехвачу ваше дело, — повторил Адамберг. — Даю слово.
— Что вас беспокоит?
— Одно воспоминание из детства.
— Тогда ладно. — Трабельман сдался так неожиданно, как будто, упомянув детские воспоминания, Адамберг произнес волшебное слово.
VII
Неуловимый ремонтник прибыл наконец по назначению — как и четыре фотографии от майора Трабельмана. На одной — вид сверху, крупный план — были хорошо видны раны молодой жертвы. Адамберг теперь вполне мог сам разобраться с электронной почтой, но без помощи Данглара не знал, как увеличить изображение.
— Что это? — пробормотал капитан, садясь на стул Адамберга, к компьютеру.
