яркую белизну их носков и блузок.
Я слышу суматоху в комплексе. Повстанцы бегают и кричат, обыскивая здание в поисках нас, но им не хватает организованности теперь, когда их босс мертв.
Я пытаюсь бежать как можно быстрее, но девушки медлят. Они хромают, босые и окоченевшие от того, как долго они были заперты в этой комнате. Они, вероятно, голодные.
— Мы должны их оставить, — кричит мне Подрывник.
— Мы должны быть в пункте сбора через сорок одну минуту, иначе они уйдут без нас!
Это в пяти милях отсюда. Нет никаких шансов, что эти девушки смогут бежать в таком темпе. Не в их нынешнем состоянии.
— Мы их не оставим, — рычу я.
Солдаты в хаосе, но скоро они реорганизуются. Они отправятся со своими джипами и прожекторами, пытаясь найти нас.
Приседая, я даю команду самой большой девушке забраться мне на спину. Я хватаю еще двух девушек и сажаю их на бедра.
— Ты с ума сошел? — говорит Подрывник.
— Подними этих двух, или я, блять, сам тебя пристрелю! — кричу я ему.
Подрывник качает на меня головой, его лицо красное от гнева. Но он поднимает двух других девушек. Подрывник сложен, как полузащитник. Я знаю, что он может нести еще несколько килограммов.
Мы начинаем бежать трусцой по неровной земле, девочки цепляются за нас своими худенькими ручками и ножками.
Несмотря на то, что они маленькие, я, должно быть, несу больше ста фунтов. Я не знаю, сколько весят эти чертовы дети, но эти трое, кажется, увеличиваются в массе с каждой минутой.
Пот стекает с моей кожи, и им трудно удержаться на мне. Подрывник пыхтит и дышит, как бегемот, слишком уставший, чтобы жаловаться.
Мы бежим, пока мои легкие не сгорают, а ноги не горят.
— Еще две мили, — задыхается Подрывник.
Черт.
От каждого толчка ног боль пронзает спину. Мои руки онемели, я пытаюсь ухватиться за этих детей. Я боюсь, что упаду и не смогу подняться снова.
Я пытаюсь представить, что я снова на подготовке, когда мне нужно было пробежать десять миль с сорокафунтовым рюкзаком на спине. Когда еще я не привык подгонять свое тело и не представлял, как далеко оно может зайти.
Я помню своего первого сержанта по строевой подготовке — Прайса.
Я представляю, как он бежит рядом со мной трусцой, крича мне, чтобы я даже не думал замедляться.
— ЕСЛИ ТЫ СДЕЛАЕШЬ ХОТЬ ОДИН ЧЕРТОВ ШАГ В СТОРОНУ, РЯДОВОЙ, Я ДАМ ТЕБЕ ПО ЯЙЦАМ ТАК СИЛЬНО, ЧТО ТЫ ЗАПОЕШЬ, КАК МЭРАЙЯ КЭРИ!
Прайс знал, как мотивировать парней.
Наконец, когда мне кажется, что я не могу сделать больше ни шагу, я слышу гул вертолета. Он наполняет меня новой жизнью.
— Почти пришли! — говорю я Подрывнику.
Он уныло кивает, пот стекает с его лица.
Последний небольшой участок пути идет в гору. Я несу этих девушек, словно Сэмвайз Гэмджи несет Фродо к вулкану. Это одновременно лучший и худший момент в моей жизни.
Я поднимаю их в вертолет, одну за другой, задаваясь вопросом, как, черт возьми, я собираюсь выяснить, откуда они взялись и как я смогу вернуть их домой.
— У нас нет грузоподъемности для лишних тел! — огрызается пилот.
— Тогда выкиньте что-нибудь, — говорю я ему.
Я не оставлю этих детей после того, как пронес их через весь этот путь.
Пилот выбрасывает аптечку и еще пару коробок с припасами. Надеюсь, ничего слишком дорогого, скорее всего, за все это придется платить.
Как только мы с Подрывником устроились, вертолет поднимается в воздух. Пять девушек сжимаются на полу, прижимаясь друг к другу, больше напуганные полетом, чем побегом. Только у одной хватает смелости выглянуть в открытый проем, чтобы увидеть темную пустыню, расстилающуюся под нами.
Она смотрит на меня, большие глаза сияют на ее круглом маленьком лице.
— Птица, — произносит она по-английски. Она соединяет большие пальцы вместе и хлопает пальцами, как крыльями.
— Да, — ворчу я.
— Теперь ты птица.
Когда мы пролетаем над озером Чад, у меня в кармане жужжит телефон.
Я достаю его, удивляясь, что здесь есть связь.
Я еще больше удивляюсь, когда вижу имя Данте на экране. Когда он звонил мне в последний раз, я получил пулю в бок. У меня остался один из самых неприятных шрамов.
Я все равно беру трубку и говорю:
— Дьюс2. Тебе лучше не звонить мне за другой услугой.
— Ну… — Данте смеется.
Дьюс никогда раньше не смеялся. Думаю, теперь, когда он вернул свою девушку, он делает это чаще.
Кстати, о девушках…
— Дай угадаю, — говорю я. — Ты звонишь мне, потому что Риона хочет взять мой номер. Все в порядке, я понимаю. Между нами была ощутимая химия.
— Ну, она не выплеснула свой напиток тебе в лицо, так что, думаю, по стандартам твоего обычного общения с женщинами, все прошло довольно хорошо…
Я фырчу. Я встречался с Рионой Гриффин всего один раз, но она произвела на меня впечатление. Не часто встретишь такую красивую девушку. Тот факт, что она высокомерна, заносчива и ненавидит меня до глубины души, только добавляет немного остроты.
— Так зачем ты на самом деле звонишь? — спрашиваю я Данте.
— Это касается Рионы, — говорит он. — Но не так, как ты думаешь…
3. Риона
Мой брат Каллум появляется у моего дома менее чем через десять минут. Он вовремя спасает меня из квартиры, принадлежащей Гринвудам. Мистер Гринвуд все настойчивее требует, чтобы мы вызвали полицию. Миссис Гринвуд тоже кажется нетерпеливой, то ли потому, что пропустила конец Холостяка, то ли потому что заметила, как взгляд ее мужа несколько раз скользнул по моим голым ногам. Полосатое полотенце, которое предоставили Гринвуды, было сделано для их скромных фигур и прикрывает меня не больше, чем мой купальник.
Когда они открывают дверь перед Кэлом, мой брат входит в квартиру, а Данте Галло следует за ним. Гринвуды отступают к своему дивану, не желая находиться рядом с мужчиной, который едва может пройти через дверной проем, не повернувшись боком.
Волна облегчения накатывает на меня при виде моего брата, который выглядит крутым и компетентным, как всегда, и Данте, который мог бы разорвать этого гребаного аквалангиста пополам голыми руками, если бы был со мной в бассейне.
Я почти хочу обнять их обоих. Почти. Но я не настолько далеко зашла.
— Спасибо, что пришли, — говорю я вместо этого.
Кэл не церемонится. Он обнимает меня и прижимает к себе. Я думаю, то, что он стал отцом, сделало его мягким. Но также, это приятно. Утешительно.
— Мы уже осмотрели твою
