– К вечеру закончится.
Роднин уже распахнул дверцу и приготовился ступить в лужу, когда водитель позволил себе вольность, немыслимую в отношениях между подчиненным и начальником.
– Вы как знаете, Василий Степанович, а только я вас все равно ждать буду, – пробурчал он, полируя ладонью рулевое колесо.
– С чего ты взял, что можешь игнорировать мои распоряжения? – недобро удивился Роднин.
– Так промокнете же! – воскликнул водитель. – Не мальчик небось, чтобы под дождем бегать.
– Не сахарный, не растаю.
– Не растаете, так простудитесь!
– А-атставить разговоры! – прикрикнул Роднин. – Я не о твоем здоровье забочусь, а о своем, заруби себе это на носу, Семен. Думаешь, я не заметил, как ты всю дорогу сопли туда-сюда гонял? Заразить меня решил, террорист гриппозный? Не выйдет! – Роднин снова приготовился выбраться из машины, но еще раз задержался, сочтя необходимым предупредить: – И учти, если вздумаешь лечиться народными средствами, то не переусердствуй. Я запах перегара за километр чую.
– Знаю, – шмыгнул носом водитель. – Только вы, Василий Степанович, могли бы про народные средства не напоминать. Обидно даже. Мы ж не первый год вместе работаем.
Вместе работаем!.. Не всякий прапорщик отважился бы сказать такое полковнику, и не всякий полковник отреагировал бы на подобные слова так, как отреагировал Роднин. А сделал он вот что: обернувшись, шутливо ткнул его кулаком в бок и, ухмыльнувшись, сказал:
– Вот именно. Я тебя как облупленного знаю, Семен, так что можешь не изображать оскорбленную добродетель.
Водитель открыл рот, чтобы возразить, но Роднин не стал его слушать, а лишь бросил напоследок «бывай» и вылез из машины под проливной дождь. Зонтика у него отродясь не было, а бегать рысцой на глазах у подчиненного полковник счел ниже своего достоинства, поэтому его любимый синий костюм успел изрядно потемнеть за то время, которое понадобилось для того, чтобы скрыться в дверях служебного входа управления. И только потом водитель уважительно покачал головой и пробормотал:
– Да, вот человек так человек! О своем здоровье он заботится, как же! Жаль, таких нынче мало осталось.
* * *
Роднин не услышал этой лестной характеристики. Добравшись до своего кабинета, он повесил промокший пиджак на спинку кресла, извлек из сейфа початую бутылку болгарской «Плиски», махнул залпом полстакана и, крякнув, пояснил то ли себе самому, то ли неведомым наблюдателям:
– Для профилактики.
Обычно полковник не разрешал себе таких вольностей, но очень уж ему не хотелось слечь в постель с простудой. Отвары, микстуры, таблетки, растирки, припарки – от одной мысли о всей этой фармацевтической канители у Роднина начиналась легкая форма истерии. Уж лучше алкоголь с утра, чем горячее молоко с содой вечером.
Усевшись в кресло, Роднин посидел неподвижно, прислушиваясь к своим ощущениям. Коньяк бодро растекался по жилам, согревая кровь и желудок, но голова, до которой он пока не добрался, по-прежнему побаливала. Помассировав виски, Роднин нажал кнопку интерфона и распорядился:
– Соедините меня с центральной поликлиникой. Попросите к телефону подполковника Молоняна.
– На проводе подполковник Молонян, – бесстрастно доложила секретарша несколько секунд спустя. – Говорите, Карен Арутюнович.
– Здравствуй, дорогой, – прогудел Молонян, когда секретарша отключилась от связи. – Рад тебя слышать. Чем могу быть полезен?
Роднин поморщился. Причиной тому был отнюдь не неистребимый армянский акцент собеседника и даже не южная витиеватость его речи, а чересчур задушевный стиль общения, навязываемый полковником медицинской службы всем и каждому. Поговаривали, что однажды Молонян даже самого начальника Департамента контрразведки ФСБ назвал «дорогим», хотя это казалось маловероятным. Зная нрав генерал-полковника Молотова, можно было предположить, что подобное нарушение субординации закончилось бы не просто выговором, а разжалованием или отставкой. Тем не менее Молонян занимал прежнюю должность и общался со старшим по званию так, как если бы они находились не на рабочих местах, а за праздничным столом.
– Хочу проконсультироваться с вами, Карен Арутюнович, – сухо начал Роднин. – Вы можете уделить мне пять минут?
– Зачем пять? – возмутился Молонян. – Пятьдесят пять, если понадобится. Сто пятьдесят пять! Ты же знаешь, как я к тебе отношусь, дорогой. Все для тебя сделаю, в лепешку расшибусь.
– В лепешку не надо, Карен Арутюнович.
– Слушаю, – поскучнел Молонян, почувствовав дистанцию, упорно сохраняемую собеседником.
– Меня интересует состояние здоровья одного из моих сотрудников, – продолжал Роднин прежним официальным тоном. – Я имею в виду Скифа.
– Капитана Бондаря?
– Забудьте эту фамилию, – раздраженно попросил Роднин. – В агентурных списках он числится Скифом. Договорились? Скиф. Итак, как у него с физической формой?
– Разве вы не получили результатов медицинского освидетельствования? – удивился Молонян. Необходимость перейти на «вы» подействовала на него отрицательно. Он поскучнел, как человек, который собирался произнести отличный тост, а вместо этого был вынужден рассказывать что-то, ему абсолютно не интересное.
– Медицинское заключение у меня на столе. – Для убедительности Роднин похлопал ладонью по оперативной сводке МВД, которую изучал до начала разговора. – Но я плохо разбираюсь в вашей терминологии.
– Нормальная терминология, – сказал разобидевшийся Молонян. – Общепринятая.
– Еще хуже я разбираю почерк, которым написано заключение. Нельзя ли повторить основные тезисы в устной форме?
Последовала короткая пауза, на протяжении которой Молонян шумно сопел в трубку, решая, стоит ли идти навстречу педанту с Лубянки. Врожденная покладистость вкупе с говорливостью не позволила ему ответить на просьбу отказом.
– Физически капитан… гм, Скиф… в отличной форме, – сказал он. – Серьезных ранений у него не было, а гематомы и ссадины давно рассосались. По правде говоря, парень легко отделался. Но…
– Но? – нетерпеливо произнес Роднин.
– Если вы намереваетесь поручить Скифу какое-то ответственное задание, то я бы посоветовал вам повременить. Парню здорово досталось во время прошлой командировки. На нем живого места не было.
– Он служит в спецназе Федеральной службы безопасности, а не в пансионе благородных девиц, – отрезал Роднин. – Вы так и не сказали, он здоров или нет?
– Сложный вопрос, – вздохнул Молонян. – Капитан оказался невероятно выносливым, тем не менее всему есть предел. Шкала для измерения страданий еще не придумана, но, считаю, Скиф получил по максимуму. Ему нужен длительный отдых – вот мое мнение. Если бы вы эксплуатировали таким образом машины, а не людей, то вам пришлось бы ходить пешком.
– Ладно, ладно, – проворчал Роднин, скрывая смущение. – Никто не собирается требовать от Скифа невозможного. Напротив, я хочу предоставить ему что-то вроде отпуска.
