– Княже, Святослав Владимирович, то вина моя, каюсь пред тобою и людьми! Разогнал коня ретивого я на площади, да в рядах торговых не успел я сбавить ходу…А о ту пору на дороге сынок Любавы Ярославовны стоял, от пригляду сбежавший. То девица одна приметила, да и бросилась ему на подмогу. Мальчонку с пути опасного оттолкнула, да сама упала оземь…Привезли её с собой мы, да в покои Любавы Ярославовны уложили…Ни жива ни мертва та девица! Как нам быть да что поделати, не ведаем, Княже! От того мы шумим, от того и решаем, да никак не решим, чем помочь да как с немочью такою сладить!
Выслушал его князь пресветлый, выслушал да и молвил в ответ:
– Всеволод, друже, как же боярин знатный да пригожий, да шалишь среди людей! А коли мальчонка смерть от тебя б принял, как бы жил ты со своею удалью молодецкой? Но коли девица в яви не останется, как бы люб ты ни был нам, голубчик, а из терема княжеского прогнать тебя придётся и в ремесле свою огрешность отработать семь годин! Так что молись всем Богам, Всеволод, за здравие девицы и всеобщее прощение!
Покачал князь головой и последовал за Любавой девицу проведать в её опочивальню. Только князь к ложу с Василисой приблизился и увидел её, так и ахнул он, невольно пораженный. Светлый лик девицы сиял мягким светом, косы русые по подушке разметалися, и вся строгость и красота её покоились в тиши, точно самая чистая жемчужина.
– Вот так диво дивное! – прошептал он благоговейно.
– Да, княже, зело жалко девицу! В самом расцвете лет, краса писаная, и не дышит, и не слышит! Что же делати нам, князь наш, Святослав Владимирович? – вопросила Любава встревоженно.
– Зови знахаря моего, Прокопия, Любава! Там и решим, что делати! – весомо ответил князь и в свои покои удалился, посмотрев на Василису в последний раз.
Кликнула боярыня Любава девушек сенных да послала их за знахарем. Вскорости привезли старца в колеснице княжеской. Степенно, но торопливо зашел он к боярыне в покои и с порога посмотрел на деву взором бдительным. Чуть погодя к ложу её он приблизился и дал Любаве распоряжения голосом звучным и протяжным:
– Боярыня любезная, надобно мне одному с болящей здесь побыть. Чтобы тишина и покой и никто нас не тревожил. Лучину мне оставьте, благодарствую, травы зело надо зажечь! Задержалась девица меж мирами, коли есть тут дело у неё, средь людей, так в явь она вернётся, а коли всё исполнила – так и отпустить её надобно, да не мучить!
– Добро, Прокопий Тихонович, как велите, так и будет! – Любава голову свою прекрасную склонила пред ним смиренно и удалилась из опочивальни.
Старец затворил дверь тесовую и снова остановился у порога на девицу посмотреть да поразмыслить, с чего начати. Василиса лежала бледная, почти сливаясь с белёсым льном подушки, недвижимая, неживая, точно нездешняя. Снилось ей тепло и свет, мир и лад да Боги светлые, длани к ней тянущие. И так привольно ей, так сладко с ними было, что и забылось, кто она да какие у неё пути на Земле. Но что-то не пускало девицу к свету, не давало забыться и воспарить, в солнечной колыбели устроиться и раствориться, с Родом Всевышним навеки воссоединиться. Точно прочные канаты, едва видимые мерцающие нити крепко Василису удерживали, к земле-матушке утягивали. Сколько ни стремилась она с благодатью слиться, нити всё возвращали её, тяжестью тело наливая.
Знахарь Прокопий запалил полынь да артыш да чабрец лучиной оставленной. Взмолился Богам он Светлым и узрел нити судьбы, Василису плотно держащие. Разложил старец на груди, где прежде сердце билось молодое, рушники обережные, заговоренные, натёр масляной притиркой драгоценной запястья, чело и веки девицы и зашептал шепотки да заговоры. Уж и солнце к закату клонится, а всё Прокопий читает молитвы, да заговаривает, да бьётся за душу Василисы светлую. «Возвращайся, девица, возвращайся! Неокончен твой путь земной, да обеты невыполнены, не раскрыт твой клубочек судьбы, не размотан! Возвращайся к нам! Возвращайся в тело свое, девица прекрасная, да пребудь в нём здравая и счастливая!» – молвил старец и зазвенел колокольчиками серебристыми.
Воцарилась тишина. Дымно и сумеречно в опочивальне. Но даже сквозь дымку воскуренных трав заметил старец, как дрогнули длинные да шелковые ресницы на бледном лице Василисы. Поспешил он отворить оконце слюдяное и впустить свежего вечернего воздуха. И вовремя подоспел он: вдохнула девица полной грудью и глаза отворила. Удивленно осматривала она горницу незнакомую да стены высокие, светлые, убранство повсюду княжеское и постелю широкую с кружевным пологом.
– Здравствуй, девица, здравствуй, милая! Вот и возвернулась ты восвояси! – приветствовал её знахарь Прокопий.
– Здравствуйте, старче! Что я, где я? – едва слышно промолвила она, и старец тут же поднёс к её губам чарку с целебным отваром. Василиса покорно отпила живительной влаги, и щёчки её нежные вмиг порозовели.
– В княжеских палатах ты, милая! Несчастье с тобой стряслось: мальчонку от лошади спасла ты, а сама попалась…Прочее мне неведомо! Звать меня Прокопием Тихоновичем, знахарь я да целитель! А тебя, девица красная, как звать-величать? – вопросил старец тихо и певуче.
– Спасла, значит! Как то славно! Звать меня Василисою, по батюшке Ростиславовна я, – счастливо выдохнула девица и привольно на подушках раскинулась.
Улыбнулся старец себе в бороду и порадовался блеску живому в глазах бездонных Василисы. «Отмолил, слава Богам!» – подумалось ему радостно.
– Что ж, Василиса, благодари Род Всевышний и всех светлых Богов! А я зову князя и боярыню Любаву. То её сынка ты от смерти неминуемой спасла, милая!
Вскоре и зашли в опочивальню князь Святослав и боярыня Любава. Взволнованные поспешили они к ложу, на коем Василиса возлежала на подушках пуховых. Смутилась девица столь знатным гостям и зарделась, точно ягодка красная.
– Здравствуй, девица, здравствуй! Напугала ты нас, милая! Как ты чуешь да как видишь? Я, князь, Святослав Владимирович. Будь моею гостьей дорогой, набирайся здравия и сил! – молвил князь, любуясь нежными девичьими чертами и взором огненным глаз бездонных, словно озёра синие.
– Благодарствую, князь Святослав Владимирович! Простите мне немочь мою, ибо поклона Вам отвесить не могу подобающего! Чую я в себе силы и дыхание жизни, но пока немногие. Жива, и слава Богам!
– Богам слава! Здравствуй, девица! Я тебе до своей жизни донышка обязана навек! Сыночка моего спасла ты от гибели неминуемой, отвела беду, едва не погибнути! Слава Роду твоему и вечная благодарность! Звать меня Любава Ярославовна, боярыня я, и теперь с тобой мы ровня, кем бы ты ни уродилась! – с этими словами отвесила Любава поклон земной девице и улыбнулась сердечно, со слезами радости на глазах.
– Здравствуй, боярыня любезная, Любава Ярославовна! Как мне радостно и светло, что жив да здоров сыночек твой! Звать меня Василиса, по батюшке Ростиславовна, и пришла я из деревни дальней. По обетам данным путь держу…больше молвить сил нет, простите, хозяева любезные! – Василиса побледнела и вытянулась на подушках.
– Почивай, Василиса, отдыхай, ни о чём не тревожься! – молвил князь и вывел всех из горницы.
