пришёл даже не повернулась к нему.
Он сел на кровать, снял туфли, и тут Бригитт сказала:
— Слухи ходили, что госпоже графине вы не брат. Думала, то глупости.
Он ничего ей не ответил. Неужели она под дверью графини стояла и слышала, чем они занимались.
— Думаю, мне ласки от вас сегодня ждать не нужно, — произнесла она, ложась в постель.
— Нет, — сказал Волков. — Устал сегодня.
— Что ж, спокойной ночи, — попрощалась она, поворачиваясь к нему спиной.
— Спокойной ночи, моя дорогая, — отвечал он, а сам положил руку ей на зад.
Бригитт зло скинула его руку ничего не сказав.
Волков вздохнул.
«Быстрее бы уже на войну».
Глава 3
Думал он недолго. Здоровье его со временем лучше не становилось. Боль в ноге отпускала, лишь когда он в кресле у камина сидел. А уж за пять дней в седле ногу ему вывернет так, что он потом неё наступить целый день не сможет. Поэтому коня, он, конечно, взял, даже двух хороших коней взял, но поехал на роскошной карете Бригитт. Хотел монаха, брата Ипполита, с собой взять, да передумал. Мало ли что с младенцем приключится или с беременной женой, пусть лучше хороший лекарь при них будет. Поехал с офицерами и ближним выездом: Максимилианом, Увальнем, фон Клаузевицем и молодым Гренером. И ещё взял полдюжины проворных солдат из людей Бертье.
Даже сравнивать нельзя путешествие в карете и верхом. В карете он всё время спал, а когда высыпался, то ел да смотрел в окно через стекло. Но карета едет, что ни говори, медленнее верхового. Даже пусть в неё впряжена и четвёрка хороших коней. В общем, чтобы не опоздать к намеченному сроку и успеть на военный совет, в Ланн не заезжали, а проехали мимо него вечером, поехав дальше на северо-восток. К Нойнсбургу.
Всё бы ничего, но чувствовал он себя не очень спокойно. Конечно, из-за дел домашних. Оставил трёх женщин дома, и женщины те все были друг на друга злы. И в этой злобе даже редкая разумность госпожи Ланге меркла, застилаемая её неприязнью к графине. Графиня повадками своими была чересчур резка и требовательна. И даже, казалась бы, непримиримые в своей неприязни друг к другу Бригитт и Элеонора Августа примирились, чтобы вместе не любить Брунхильду. Уезжая, он долго говорил с Бригитт о делах поместья и особенно о том, что «племянник» ему очень дорог, и чтобы Бригитт не смела ничего делать назло графине. И, конечно же, она, склоняясь в низком реверансе, это ему обещала. Но, зная её подлый и упрямый характер, кавалер не верил ни единому её слову. И поэтому он ещё поговорил с монахиней. Просил её, чтобы в доме она хранила мир и пресекала распри. Мать Амелия его выслушала с лицом полным недовольства. И сказала:
— Уж как получится. Но я по монастырю вам скажу, господин, что даже в монастыре, где есть непререкаемый авторитет аббатисы, бабьи склоки нескончаемы. А уж тут…
— Пресекай распри, мать, и следи, чтобы у моей жены всё было в порядке.
— Молитесь, господин, — лишь отвечала монахиня.
Он и молился… Когда не забывал.
Хотел приехать в Нойнсбург за день до совета, а приехал в день совета. Крепкий то был городишко. Не Ланн, конечно, и не Вильбург. Даже меньше Малена был он. Но уж стены, глубокие рвы с водой, ворота, мосты и новомодные бастионы — всё в нём было новое и крепкое, всё говорило о том, что этот город готов увидать под своими стенами врагов. И это немудрено. Ещё день пути на северо-восток, и начинались земли князей еретических. Князей Экссонских. Князей, что были богаче императора.
Хорошо, что совет был назначен на послеобеденное время. Волков надел самую дорогую свою шубу. Дорогой колет глубокого синего цвета, берет чёрного бархата, серебряную цепь с гербом курфюрста Ребенрее, что тот ему жаловал за дело в Хоккенхайме. Перчатки чёрной замши и чёрные мягкие сапоги завершали его костюм. Так и приехал он к малому городскому замку на улицу Жестянщиков, где и должен был быть совет.
— Как прикажете доложить о вас? — спросил их сержант- привратник.
Максимилиан уже хотел кричать: «Рыцарь Божий Иероним Фолькоф…» и так далее по списку, но Волков остановил его жестом и сам сказал:
— Доложи, что приехал полковник Фолькоф.
И минуты не прошло, как ворота замка раскрылись, и он со всеми своими офицерами въехал на небольшой двор, где уже почти не было места от осёдланных лошадей. И их тут же звали внутрь замка.
В большой приёмной зале уже было не менее двадцати человек. Одного взгляда на них кавалеру хватило, чтобы понять, что это всё люд военный. Волкова, Брюнхвальда, Роху и всех молодых господ из выезда, что были с ним, никто никому не представлял. Здесь всё было по-военному естественно, без церемоний. Просто когда они входили в залу, люди им молча кланялись. И они в ответ молча кланялись всем.
И тут раздался высокий, совсем не старый голос, который кавалер сразу узнал. По паркетам залы чуть шаркающей походкой шёл высокий, худой, совсем седой старик. Волков помнил его высокий голос, голос этот совсем не изменился, он сразу узнал его. Это и был маршал фон Бок. Старик сразу пошёл к кавалеру, остановился в паре шагов:
— Значит, вы и есть тот кавалер Фолькоф, которого мне так рекомендовали взять с собой?
Что-то было в этой фразе такое, что, хоть и не сразу, но не понравилось Волкову. Кажется, старик подчёркивал, что он мог бы обойтись и без Волкова, но раз уж ему его навязали… То ладно. Так и быть, он его возьмёт.
Кавалер низко поклонился.
— Полковник Фолькоф, к вашим услугам, господин маршал.
— Полковник? — спросил фон Бок, внимательно глядя на Волкова. — Георг? Тебе говорили, что кавалер ещё и полковник?
Георг фон Беренштайн. Ну конечно, вечный спутник и вечный заместитель фон Бока, как же без него. Он подошёл вслед за маршалом. И сказал:
— Нет, мне ничего не известно о звании кавалера.
Волков, как будто знал, что такое может произойти, он полез к себе в шубу и достал оттуда великолепный полковничий патент. Достал и с поклоном передал его Беренштайну. Тот развернул, быстро прочёл и показал его фон Боку.
— Ах вот как. Прекрасно, прекрасно… И почём же вы его купили?
— Был награждён им за заслуги, — опять поклонился и ответил кавалер.
— Ах, да… Припоминаю, припоминаю… У вас было, кажется пару драк с какими-то там горными разбойниками… — продолжал маршал. — Об
