Книга Непристойный танец - Александр Бушков

– А вы что, подвергались чему-то подобному?

– Бог миловал. Просто… похоже.

– Артемий Петрович, это суровая необходимость, –веско, не допускающим прекословия тоном произнес Кудеяр. – Чересчур ужсерьезны дела, которыми мы занимаемся… и к которым вы вдруг сталиприкосновенны. Поэтому, как бы это ни напоминало допрос в охранке, я вынужденвас таковому подвергнуть… Разумеется, вы вправе гордо отказаться и прервать снами всякие сношения…

– То есть – идти куда глаза глядят?

– Ну, в конце-то концов, мы ведь – не обществопризрения увечных воинов? Вы согласны, что я имею определенные права, да иобязанности?

– Согласен, – со вздохом сказал Сабинин. – Выправы, пожалуй.

– Вы, быть может, голодны? Приказать обед? А то и –водочки?

– Не откажусь, – сказал Сабинин. – Ни оттого, ни от другого.

– Прекрасно. – Кудеяр отошел к двери и дернулзвонок. – Если вас не затруднит, уберите куда-нибудь с глаз ту бурду, чтоЯша именует шампанским без всякого на то основания. Право, оскорбляет не то чтовкус – зрение…

«Положительно, это – человек из общества», – утвердилсяв прежней догадке Сабинин, наблюдая, как Кудеяр беседует с сонным неопрятнымофициантом из буфетной, как держится при этом, как заказывает. Есть вещи,которые невозможно сыграть, нахвататься, – они достигаются лишьвоспитанием, данным с детства, в определенной среде.

А впрочем, что тут удивительного? Кропоткин –княжеского рода, Лизогуб был богатейшим помещиком, и это далеко не единственныйпример. Голубой крови в революции предостаточно, хотя и в данном вопросе мыотстаем от просвещенной Европы, – во Франции некогда и принц королевскогодома, по-нашему великий князь, тоже во всю глотку распевал «Марсельезу»,придумавши себе насквозь революционный псевдоним. Плохо кончил, правда,товарищи санкюлоты и его на гильотину определили…

– С чего прикажете начать? – спросилСабинин. – Я сам как-то даже и не соображу…

– Ну, безусловно, не с сотворения мира и Адама сЕвой, – сказал Кудеяр, усаживаясь напротив него. – Я сам изложувкратце некоторые вехи вашего жизнеописания. Вы – из дворян Пензенскойгубернии, родители ваши давно покинули сей мир, не оставив в наследство дворцови имений… простите, я не задел каких-то ваших чувств?

– Нисколько. Все так и обстояло.

– Единственный сын. С ранней юности остались безподдержки в жизни… что, полагаю, слабого человека способно согнуть, а в сильномвырабатывает определенные свойства характера. Судя по тому, что произошло, выотноситесь ко второй категории… Закончили юнкерскую школу, военное училище –благодаря скупой протекции дальнего родственника. Были женаты, супруга погиблапри катастрофе поезда… Были в Маньчжурии, дважды награждены. После бесславногоокончания кампании переведены были служить в Читу – без особых перспектив послужбе. Я не военный, но благодаря таланту Куприна в полной мере представляюсебе условия жизни поручика захолустного полка… Вам доводилось читать«Поединок»?

– Доводилось.

– Нарисованная писателем картина соответствуетистинному положению дел?

– Пожалуй.

– Вот видите… Итак, какое-то время вы тянули лямку,пока не выпалили вдруг из револьвера в интендантского подполковника из штабадивизии, – не на дуэли, что было бы вполне уместно и абсолютноненаказуемо, а в приватной, так сказать, обстановке… Я правильно излагаю?

– Да, – кивнул Сабинин. – При вашейинформированности я положительно не могу понять, зачем же вам мой собственныйрассказ?

– Это костяк, если можно так выразиться, –задумчиво сказал Кудеяр. – Карандашный набросок. А мне, великодушнопростите за назойливость, хочется увидеть за всем этим живого человека. Живуюдушу.

– Ну что же, попробуйте, – вымученно улыбнулсяСабинин. – Я и сам не все о себе понимаю.

– Что же, попытаемся вместе… Вы были тогда пьяны?

Какое-то время Сабинин молчал, пуская дым в сторону.Притушив догоревшую до гильзы папиросу, решительно сказал:

– Безусловно, нетрезв. Но дело не в водке. Конечно,трезвым я мог и не… выстрелить. Но не в водке дело. Накипело, пожалуй что. Вотвам самое точное определение, на какое я способен. Накипело. А водочкарешимости прибавила и подтолкнула…

– Жалеете?

– А что теперь толку? После… всего.

Повисла неловкая пауза, но тут, на счастье, явился сонныйофициант, расставивший тарелки, судки и бутылки всё же без особых нареканий.Когда он вышел, Кудеяр мягко и бесшумно прянул к двери, несколько мгновенийприслушивался к происходящему в коридоре (ухитряясь и за этим не вполнеблаговидным занятием выглядеть настоящим жентильомом[5]),наконец, облегченно вздохнув, вернулся к столу:

– Ушел. Следует быть осторожным: гостиничная обслуга влюбой стране тайной полицией в первую голову приспосабливается для шпионажа… –Он непринужденно наполнил рюмки. – Прошу. Конечно, не бог весть каковнектар, но все же получше Яшенькиной шампани, способной ужаснуть человекапонимающего…

Сабинин охотно выпил, взял вилку. Закуска была скромная,вполне в духе захолустной гостиницы: сыр, семга, белые грибочки. У негоосталось впечатление, что внешне невозмутимый Кудеяр зорко наблюдал за тем, какон пьет, как себя при этом проявляет.

– Ну что вам рассказать? – начал онвнезапно. – Вы, как человек штатский, плохо себе представляете, какогоразмаха достигло в армии расхищение казенных сумм. На почве одной толькофуражной экономии в войсках было множество грязных историй – а ведь естьмножество иных способов воровства. Прогонные расходы,[6] кпримеру… Они ведь до сих пор планируются так, словно расстояния в несколько сотверст военные проезжают на лошадях. Система эта совершенно не принимает врасчет железных дорог, стократ удешевляющих расходы. Дошло до того, что иныеначальники дивизий попросту берут из полковых сумм взаймы без отдачи, чтопочитается чем-то уже будничным, обыденным….

– Я немного наслышан об этой практике, – заверилКудеяр.

– Наслышаны? – горько усмехнулся Сабинин,опрокидывая вторую рюмку. – Этого мало, милостивый государь… простите,милостивый товарищ. Этого нужно насмотреться. Я не монархист… пожалуй что, ужене монархист. Маньчжурия из меня, как из многих, вышибла немало иллюзий иутопий. Это ведь поражение, позорнейшее. Первую в этом столетии настоящую войнумы профукали с треском и позором, чего с российской армией да-авненько неслучалось… И от кого? От желтых макак… – Он вздохнул, закурил, взял себя вруки. – Ну, не стану досаждать вам нравственными терзаниями обычногоофицерика, вы ведь, простите, не господин Куприн… Да и я не Ромашов. Выпопросту попробуйте ярко и подробно представить себе, как сидите в офицерскомсобрании, где вам, в точности по Куприну, уже не дают водки по причинепогрязания в долгах. И не забудьте при этом, что за спиной у вас грязь и кровьи маньчжурский позор… И перед вами восседает жирная харя с прилипшей к двойномуподбородку икрой, нахальная физиономия тыловой крысы, чьи карманы набиты мятымикредитками уворованных казенных сумм… И все бы ничего, но эта рожа начинаеткривляться и глумиться, не выбирая слов, упрекает тебя в глупой непрактичности,неумении жить, насмехается над твоими боевыми орденами, не имеющимиматериального эквивалента, над твоим потертым кителем, наконец, тычет тебе влицо пук мятых бумажек и великодушно предлагает подарить на бедностьсотенку-другую… Это нужно видеть, пережить, подвергнуться такому унижениюсамолично…