— Прекратить бой!
Сражение тут же прекратилось. Разбойники с растерянным видом замерли, рыцари устало опустили мечи. Гном сел прямо на землю, вытирая со лба пот.
Одноглазый спрятал меч в ножны и двинулся к Христианиусу.
— Я знаю тебя, старик! Ты церемониймейстер его величества. Ты сказал, что король спасся? Где же он? Я хочу видеть короля! Меня не обманешь, я знаю его в лицо.
Христианиус поправил очки и, близоруко щурясь, посмотрел на разбойника. Реберик Восьмой вышел из-за лошади. Поступь его была полна величия, голова гордо поднята. В руке он сжимал короткий кинжал.
— Ты хотел видеть короля, Скурд Проклятый?
Смотри же внимательней — король перед тобой!
Под недоумевающими взглядами разбойников одноглазый Скурд вдруг опустился на одно колено, расстегнул пояс с мечом и бросил оружие на землю.
Ваше величество, — сказал он, низко наклоняя голову, — даже в изгнании я оставался вам предан… Если бы я знал раньше, что в засаду попался сам король…
Твои подлость и предательство известны всей Берилингии. Мне странно слышать от тебя слова раскаяния, — сказал король. — Не затеваешь ли ты новой измены?
— Я жертва подлой лжи, ваше величество, — ответил смиренно Скурд. — Но я всегда был предан вашему величеству.
Одноглазый разбойник повернулся к своим дружкам и крикнул:
— Все без обмана. Перед вами король Реберик Восьмой. Сложите оружие!
Разбойники принялись поспешно бросать оружие на землю и вытирать руки об одежду. Всем своим видом они демонстрировали полнейшее раскаяние и сожаление о происшедшем. Когда на колени, упал последний из разбойничьей ватаги, Скурд снова повернулся к королю.
Ваше величество, моя вина безмерна. Но позвольте мне искупить ее хотя бы частично, нижайше прося вас принять мое приглашение и посетить наш лагерь. Мои люди станут вашей стражей и, если вы пожелаете, сейчас же принесут клятву верности.
Ах, не верю я в честность разбойников, — отмахнулся Реберик Восьмой. — Но твое приглашение я приму. Интересно глянуть, как живут-поживают разбойники.
— Коня его величеству! — крикнул Скурд.
Несколько разбойников тотчас вывели из леса
прекрасного жеребца под седлом. Весь черный, только со светло-рыжими подпалинами в паху, вокруг глаз и губ, этот конь воистину был достоин везти самого короля. Жеребцу было года три. От него исходили мощь и отвага. Приручить такое гордое животное, должно быть, стоило немалого труда.
Караковый, — определил Бурунькис со знанием дела.
Что? — не понял Генрих.
Жеребец, говорю, караковый, — объяснил Бурунькис. — Видишь, у него местами попадаются светлые пятна? Если бы их не было, был бы вороной, а так караковый. А если бы был черный, но с чуть-чуть порыжевшими концами волос, был бы вороной в загаре. Я разбираюсь в мастях, — важно сказал глюм. — А что тут происходит?
Что значит «что происходит»?
Да у меня, понимаешь, что-то с головой случилось. — Бурунькис почесал затылок. — Как вышли из лесу разбойники, помню, а что дальше — забыл. Как будто проспал все это время. Представляешь, какие дела? Так разбойники что, струбили или сами сдались?
Ага, что-то в этом роде, — с любопытством посмотрел на друга Генрих. — Кстати, ты не знаешь, кто такие «берсерки»?
О, это ужасные существа. — Бурунькис поежился. — Их все боятся. Берсерк — это воин, который, впадая в бешеное состояние, ничего не чувствует: ни боли, ни страха — совсем ничего. Против такого сумасшедшего никто не устоит. А жены у них, у берсерков, это ужасные великанши. В песне вот о них что поется:
Тор сказал:
«Я жен берсерков на Хлесей разил;
они извели волшбою народ».
Харбард сказал:
«Вот дело позорное — жен истреблять».
Тор сказал:
«То были волчицы, а вовсе не жены:
разбили мой струг, на подпорках стоявший,
грозили дубинами и Тъялъви прогнали»[2]…
Понял? А почему ты спрашиваешь?
Да так, просто интересно.
Генрих решил не говорить глюму правду, чтоб не расстраивать его.
— Господин Христианиус, а кто такой этот Скурд? — спросил Генрих королевского церемониймейстера, когда их отряд в сопровождении «романтиков с большой дороги» двинулся тайными лесными тропами к разбойничьему лагерю.
Это знаменитый преступник, — ответил Христианиус. — Скурда обвинили в заговоре против короля. А когда-то он был лучшим рыцарем Берилингии! Думаю, что даже сейчас во всем королевстве вряд ли отыщется мастер меча, способный выстоять против Скурда больше одной минуты. Под тяжестью неопровержимых доказательств Скурд был лишен всех своих регалий, имени и звания рыцаря его королевского величества, всех замков и привилегий. Он был изгнан из столицы без права посещения крупных городов Берилингии, а его имя было предано проклятию.*
Так почему ж король его не казнил? — удивился Генрих.
Я думаю, что король испугался. Многие в войске не верили в измену Скурда, и могло вспыхнуть восстание. Но Реберик — умный король…
А что, Скурд и в самом деле предатель?
Ну… — неопределенно протянул Христианиус. — Доказательства налицо. Но если учесть всякие интриги, то…
Мы пришли, ваше величество, — громко сказал Скурд. Он привел короля и его приближенных к плоской горе, верхушку которой, казалось, гладко срезало ударом огромного топора. Нижнюю часть горы покрывал густой лес, а верхняя часть, приблизительно треть горы, серела голыми, неприветливыми скалами. Вокруг и близко не было видно никакого лагеря.
Разбойник сыграл на охотничьем рожке замысловатую мелодию, и кусок скалы шириной в два и высотой в четыре метра вдруг сдвинулся в сторону, открывая проход внутрь горы.
— Отличное место для лагеря, — улыбнулся Скурд. — В случае надобности два-три воина смогут легко удержать проход против целой армии. Милости прошу, ваше величество!
Генрих, Бурунькис, король и его свита вошли следом за разбойником в каменный туннель. Серые камни были здесь покрыты зеленым мхом. По стене справа струились тоненькие ручейки. Вероятно, на вершине скалы было или озеро, или родник.
Шагов через пятьдесят узкие стены внезапно раздались в стороны — король и его приближенные сумели сохранить достойный вид, а Генрих от удивления приоткрыл рот. Он совсем не ожидал увидеть в сердце горы такую красоту.
Словно жерло кратера, поднимались вверх высокие стены. Над ними голубело небо. Оно казалось плоской крышкой, накрывшей гору-котел. Огромное дно кратера устилал густой лес. На самих вертикальных стенах ничего не росло, и потому ничто не мешало видеть темные входы в пещеры, которые располагались один над другим в несколько этажей. К каждому входу вела узкая каменная лестница.
