на развод, то он так и останется только его ребёнком. Хотя он был мой! Мой!
Альберт не знал, как Макс не спал ночами и первые месяцы только и кричал, как мне казалось от коликов, Альберту было наплевать, что в четыре месяца Макс стал пытаться садиться и в итоге он сел, но на стульчике для кормления. Альберт не знал даже, что у его сына сыпь от сладостей и что первое время я купала Макса в растворе череды, чтобы все воспаления прошли, а Макс так привык что вода в ванной желтоватая, что когда я не заваривала череду, то он просто до икоты кричал, боялся сидеть в прозрачной воде.
И не зная по сути своего сына, которого скорее воспринимал как статус, Альберт хотел его отобрать у меня.
И я реально бы ушла в никуда. С пустым чемоданом, без всего, даже плевать на салон, я ещё один открою, были бы знания на месте, но рисковать ребёнком я не могла.
Поэтому у меня оставался вариант быть хитрее и заставить Альберта самого пойти на развод. И все.
— Вот именно, поэтому подумай о сыне, — холодно сказал Альбер и развернувшись вышел из гардеробной. В полной тишине я стояла и просто ревела. Слезы текли ручьём из глаз. Меня словно по голове ударили. Я ревела не от того, что была неуверенна или чего-то боялась, нет. Мне просто было больно. И эту боль не унял звонок родителям и разговор с сыном по видеосвязи. Не уняло эту боль и осознание, что я взрослая и самостоятельная и точно знаю как быть. Не уняло и две таблетки успокоительного, которое я выпила через несколько часов, чтобы просто зубы перестали стучать в темноте пустой спальни.
Альберт закрылся в кабинете. Я не представляла, что он там делал и знать не хотела, потому что это был чужой, злой, холодный человек, который освежевал мою душу. Я не видела ничего близкого. Передо мной стоял и разговаривал какой-то голем.
И от этого я задыхалась собственными слезами. Мне хотелось просто выйти из квартиры и не возвращаться. Мне хотелось идти вдоль засыпанного снегом февраля и не вспоминать, что меня предал единственный близкий человек.
На улице похолодало.
Я смотрела на покрытые инеем деревья и давилась горьким утренним кофе. Альберт, столкнувшись со мной в коридоре только вскинул бровь и уточнил:
— Перебесилась?
Я отвела глаза, закусывая до крови, до продольных бороздок губы и ничего не сказала. Нет. Я не буду пороть чепуху. Я не позвоню отобрать у меня ребенка. А Альберт мог это сделать. Просто элементарно показать, что всего лишь домохозяйка или что я вообще ничем не занимаюсь, ведь салон…
Салон не был оформлен как салон. Это было помещение в собственности, где я сдавала в аренду мастерам места и каждый платил налоги сам за себя. Я тоже была самозанятой, потому что последние три года работала очень мало из-за декрета и платить налог по предпринимательской деятельности было просто глупо, лучше шесть процентов как самозанятая.
А собственником помещения был Альберт…
Потому что покупал его для предприятия.
Я смежила веки.
Максимка, мой маленький сыночек, моя награда, только он был важен для меня, а остальное я бы все бросила.
Меня отвлекла от мыслей и кофе вибрация. Я вытерла слёзы и обошла остров. На одном из барных стульев лежал телефон Альберта. Я подняла мобильный и он снова завибрировал у меня в руке.
«Хочешь фотки погорячее? Я могу, но и ты пришли мне свои нюдсы…»
Пальцы дрогнули. Сердце сжалось. Глаза затянуло слезами.
Альберту не нужно было право на измену с его открытым браком.
Альберт и без этого мне изменял…
Глава 6
Я не знаю зачем, но я, быстро выхватив телефон из кармана, сделала снимок экрана мобильного Альберта и тут же отложила телефон мужа обратно на стул. Сама же обошла остров и снова уперлась взглядом в февраль, который не хотел заканчиваться.
Муж появился на кухне спустя пару минут и замер на входе.
— А у нас завтраки теперь только из кофе состоят? — спросил он недовольно, и я вдруг ощутила укол совести. Раньше я вставала пораньше и готовила утром простые перекусы, гранола с йогуртами, овсянка, сендвичи. Мне нравилось это делать, потому что я любила в принципе заниматься готовкой. Сегодня же я до последнего сидела в спальне.
— Ну я могу тебе быстро разбить яйца… — холодно принесла я, намекая совсем не на куриные. При этом я остановила взгляд на муже как раз в районе паха и противно отхлебнула кофе из кружки.
— Смотрю кто-то решил устроить байкот ? — невесело усмехнувшись, спросил Альберт, а я вдруг поняла, что он давно меня не любил. Наша жизнь для него была болотом, а я местной кикиморой. Он даже не пытался сейчас казаться лучше чем был на самом деле. Он же мог сейчас поднять тему своего открытого брака, сказать, что бес попутал и вообще все он осмыслил ночью и не хочет никаких любовниц. Но Альберт стоял на своём.
Я вздёрнула подбородок и вышла из кухни под тяжёлое дыхание супруга. Прошла в гардероб и, спрятав документы сына в сумку, вытащила с вешалки короткую дубленку с меховой оторочкой по краю капюшона и молнии.
— Ты решила таким образом меня наказать? — спросил Альберт, когда я вытаскивала короткие сапожки бежевого цвета в тон дублёнке из шкафа в коридоре.
— Я тебя не наказываю, — буркнула я. — Тебе не пять лет. Это первое. И второе…
Я встала с корточек и накинула на плечи дублёнку. Посмотрела в затянутые тьмой глаза мужа, ощущая на губах привкус разочарования с ароматом волглой травы в лесу в конце осени.
— Считай, что это демоверсия жены в открытом браке… — закончила я, дрожа голосом, потому что сам факт, что мне приходилось заниматься бытовым терроризмом жутко угнетал. Я любила свой дом, свою семью, своего мужа, твою мать я его тоже любила и я не хотела запускать процесс распада нашей жизни, но Альберт не оставил мне выбора.
— Ты не посмеешь… — холодно сказал Альберт, опираясь плечом о косяк.
— Если ты не посмеешь изменять, то да… — сказала я хрипло и накинула на плечо ремешок сумки. — Но ты мне уже изменяешь… Так что без претензий…
Я не хотела договаривать, поэтому просто развернулась и вышла из
