жди зря, так в девках и просидишь. А она только рукой махала…
Ведьмак понимающе кивнул.
…От игривого настроения Кати не осталось и следа. Держа в руках голубую ленту, она задумчиво смотрела в зеркало. Девушка погрузилась в свои мысли так глубоко, что не услышала шаги и голоса за окном.
По улице шли двое молодых мужчин, явно одетых “на выход”: высокие начищенные сапоги, новые рубахи. Тот, что был выше и шире в плечах, по самые глаза зарос густой рыжей бородой. Его звали Тимофей Бучалин. Ему было 25 лет, и он был сыном зажиточного кузнеца. Недаром парень шёл в покупной щегольской рубахе, зелёной в белый горох.
Рядом шагал двоюродный брат Тимофея, Иван Комаров. Его мать приходилась Тимофею родной тёткой. Иван был младше на 3 года и во всём подражал старшему родичу: перенимал его походку, манеру одеваться и даже привычку орать и махать кулаками по любому поводу.
Оба были пьяны настолько, что им в равной мере хотелось и любви, и драки. Но, будто назло, деревенские улицы и дворы пустовали. Час был поздний, и уставшие за день люди или уже спали, или ложились спать.
Только два молодых буяна колобродили по Киселихе.
— Скучно здесь! — сказал Тимофей, плюнув под ноги и растерев плевок скрипучей подошвой сапога. — И кабак скучный! Ни тебе музыки, ни форсу какого. Выпил стоя, и всё, проваливай. То ли дело в городе!.. Столы, лавки, картинки на стенах висят, а где-то и коврики постелят. Кабатчик со всеми здоровается. А тут…
Тимофей снова сплюнул.
— И девки в городских кабаках есть… — мечтательно закатил глаза Иван. — Тимоха, а ты чего в Рыбинск не переберёшься? Там на фабрику или в лавку какую устроишься. Деньги у тебя водятся, на домишко на окраине, чай, хватит. А не хватит, родня поможет. Из общины-то ваше семейство всё одно вышло.
— Да я бы давно перебрался! — с досадой сказал Тимофей. — Кабы один был… Я батяне только заикнулся, что в городе жить хочу, он в крик: “Чего удумал, паршивец! Мать, гляди, первенец нас на старости лет бросает!”. Всё… Да и жена с дитями на шее висят.
— А чего ты второй раз-то женился? Как Нинка в родах померла, так и всё, ходил бы сам по себе.
— Да ну, какое хозяйство без бабы? Работа ж стоит, — пожал плечами Тимофей. — И сыну пригляд нужен. Надо жениться.
— Бабий век недолог, глядишь, и вторая жена у тебя не заживётся, — не подумав, ляпнул Иван и сам испугался. Он бросил быстрый взгляд на братца: не обиделся ли, не разозлился ли вспыльчивый родич?..
Но Тимофей только усмехнулся.
— Алёна-то моя? Ага, держи карман шире. Её и палкой не ушибёшь. Это Нинка, чуть кулак увидит, рыдала и в ноги падала. А Алёна сама за кочергу хватается… Вон, двух девок родила, и ничего, помирать не собирается. Эх… Мне бы в город!
— Там веселее, — поддакнул Иван.
Оба какое-то время шли молча. Дом Евдокии и Кати давно уже остался позади, но вдруг Иван оглянулся, потянул брата за рукав и сказал:
— Гляди-ка! У Кривцовых окошко открыто и свет горит. Не спит мертвякова невеста, женишка высматривает.
Оба посмеялись удачной шутке, а потом Тимофей задумчиво сказал:
— А ведь она в избе одна сейчас.
— Ты-то откуда знаешь?
— Её мать за околицей видел. До утра она точно не вернётся, сам слышал, как она говорила, что у кумы заночует.
Двоюродные братья посмотрели друг на друга, и у обоих в глазах зажглись одинаковые жадные и жуткие огоньки.
— А давай в гости заглянем, — усмехнулся Тимофей. — Не всё ж ей с мертвецами невеститься.
— А давай! Потом ещё спасибо скажет.
Предстоящее приключение взбудоражило кровь, и от этого братья даже почти протрезвели.
Стучать в ворота они не стали. Тимофей, взявшись за верх досок, подтянулся, сел на забор, а потом спрыгнул во двор. Иван последовал за братом. Пёс Кудряш залаял на незваных гостей и отважно бросился на них, стараясь цапнуть за ляжки или хотя бы за сапоги.
Тимофей не обратил на него внимания, а Иван изловчился и пнул Кудряша в бок, да так, что пёс с визгом проехал по земле и ударился об поленницу. Жалобно скуля, Кудряш уполз в будку и больше оттуда не высовывался.
Тем временем братья подошли к избе, и Тимофей громко постучал.
Катя стояла около двери ни жива ни мертва и прислушивалась к звукам снаружи. В руке она сжимала ребрак*. Из неплотно прикрытого окна поддувал ветерок, огоньки лучины и свечи колыхались, и тени на стене растянулись, зашевелились, пугая девушку ещё больше.
Тимофей постучал снова, громче и настойчивей. А потом пихнул локтём Ивана, мол, скажи что-нибудь.
— Катя! Ты дома? Не бойся, это мы!
— Открой, дело есть, — поддержал Тимофей.
Но девушка молчала. Голоса она узнала и видеть их обладателей совсем не хотела. Какое дело у Бучалина и его братца может быть?.. Да ещё почти ночью. Никакое! Незачем им открывать.
А вдруг что-то серьёзное? Не зря же они пришли сюда так поздно…
Словно почуяв Катины мысли и сомнения, Тимофей многозначительным тоном добавил:
— Я твою мать видел. Впусти.
“С мамой что-то случилось!!!” — вздрогнула девушка.
— Ну мы что, разбойники какие, что ты с нами через дверь говоришь? Невежливо, Катя, не по-соседски! — добавил Иван.
В смятении Катя посмотрела в красный угол, на полочку с иконами. Но лики Богородицы и святых были задумчивыми, отрешёнными от земных забот и никакого знака девушке не подали.
А стук в дверь и просьбы открыть не прекращались. Тимофей ещё раз намекнул, что хочет сказать что-то про мать Кати, а Иван жарко упрекал девушку в жестокосердии и грубости.
И она всё-таки отодвинула засов, приоткрыла дверь и выглянула одним глазом в получившуюся щель.
— Ну, говорите, что стряслось?!
Тимофей со всей силы пнул дверь, а Иван налёг плечом. Дверь распахнулась, едва не слетев с петель и отбросив Катю к стене. Ребрак выпал из руки девушки и укатился куда-то под лавку.
Братья ворвались внутрь. Тимофей огляделся по сторонам, прошёлся туда-сюда по избе и даже заглянул на печку и на полати — убедиться, что девушка действительно одна дома.
— Дверь запри, — скомандовал он Ивану, и тот бросился выполнять указание.
Оцепеневшая от страха Катя смотрела на братьев. Она
