бутыль топлёного масла. В общем, все съестные запасы в доме собрали. Самим почти ничего не осталось. Бибинур молча выполняла всё, что скажут – она робела перед свекровью и свекорем. Шенгерей тоже молчал, не противился, несмотря на то, что Бибинур была беременна – ей голодать нельзя. Шенгерею было жаль мать. Всем домашним было ясно: Гаяз уезжает навсегда. Женится на марджа-женщине и будет жить в городе.
В тот день, когда женщины были заняты изготовлением бавырсак, а отец поехал в соседнюю деревню приглашать дочерей в гости, Шенгерей и Гаяз долго разговаривали, сидя на крыльце. Гаяз рассаказывал о том, что в городе жизнь совсем другая, что там жить гораздо легче. Оказывается, Гаязу удалось устроиться помощником приказчика к одному богатому купцу. «Конечно, есть свои трудности. Не скажу, что легко, – говорил брат. – Но уж всё-равно не сравнить с работой на поле». Богатый купец обещал поставить его приказчиком, если он вернётся обратно в город. А ещё Гаяз рассказывал о том, какие марджа-девушки ласковые, нежные, красивые, какие у них груди упругие и круглые, как мяч, а бёдра – большие и мягкие, как подушка. «Эх, знают они, как в себя влюбить мужчину! – говорил брат мечтательно, откинувшись на стену крыльца и похлопывая обеими ладонями себя по бокам. – Уж всяко не наши дикие и сухие татар-девушки!» Шенгерей слушал Гаяза с удивлением. Всё было так ново. Пытался представить тех самых красивых марджа-девушек. «У наших и одежда непривлекательная, и руки огрубели от работы на земле, да и вообще, от всякой чёрной работы. Ты бы видел хоть раз ручки у городских марджа-девушек! Беленькие-беленькие, мяконькие-мяконькие ручки, розовенькие, гладенькие ноготочки!» – говорил брат, весь ушедший в свои воспоминания. Шенгерею, который никогда не ездил дальше соседней деревни и не видел марджа-девушек, всё было очень интересно. Но также было и очень радостно. Убедился Шенгерей: Гаяз в деревню не вернётся. Дом и хозяйство достанутся Шенгерею. В последний путь отца и мать проводят Шенгерей и Бибинур.
Гаяз уехал. Через какое-то время пришло известие, что Гаяз женился на марджа – девушке, а потом – что у него родилась дочь. Больше Гаяз не приезжал, вестей от него не было. Мать так и не оправилась от горя, стала болеть и следующим летом умерла. Отец пожил после матери совсем недолго, осенью слёг, зимой умер. Шенгерей и Бибинур остались жить в родительском доме. Дом большой, шестистенный, хозяйство добротное. В углу двора есть каменный хороший амбар. Но, самое главное – за домом до леса тянется широкая полоса земли, где был прекрасный плодородный чернозём! Почему «был»? Он и сейчас хороший и плодородный. А иначе и быть не может – каждый год Шенгерей его щедро коровьим и лошадиным навозом удобряет!
Сказать: «Разбогатели тогда!» – не совсем правильно, конечно. Никого они не нанимали на работу. А по-настоящему богатые нанимают. Шенгерей и Бибинур всё сами выполняли по хозяйству. Бибинур родила одного за другим трёх мальчиков. Живот горой, а всё равно все домашние дела самой приходилось выполнять. Третьего сына Халила чуть в сарае не родила, куда пошла корову доить. Не смогла подоить, бросила ведро с молоком в сарае и кое-как добралась до крыльца. Хорошо ещё, что Шенгерей уже вернулся с поля. Пришлось стать кендек-эби своему сыну. Не кендек-эби уж, а кендек-бабай.
Родив трёх мальчишек, Бибинур перестала беременеть. Это её сильно огорчало. Ей нужна была дочь, помощница по дому. Время шло, Бибинур не беременела и всё больше горевала. Шенгерей же не огорчался. «Вырасти трёх сыновей, сделай из них хороших людей. Тебе что, трёх мало? – пытался он утешить жену. – Чем меньше детей, тем они более сытые и лучше одетые!» Так и было на самом деле. Шенгерей и Бибинур всех троих зимой несколько лет подряд отправляли учиться в медресе. Дети научились читать и писать, научились намазу. Шенгерей сам тоже в своё время ходил в медресе, спасибо родителям, умеет читать и писать. Только вот на намаз так и не встал. Пусть Аллах простит его за такой грех. В мечеть по пятницам он всю жизнь ходит. Там, конечно, он вместе со всеми намаз читает. Шенгерей никогда не переставал читать молитвы, никакое дело не начинает без «Бисмиллах», но на намаз так и не встал.
Бибинур всё-таки сделала по-своему. Скрывая от Шенгерея, тайком да украдкой всё ходила лечиться к бабкам, заваривала и пила какие-то травы. Когда им обоим перевалило за сорок, родила ещё одного мальчика, и, через год, наконец, девочку.
Приближались лихие времена.
Горькие воспоминания Шенгерея
Шенгерей положил вожжи возле себя на телегу и разрешил лошади идти своим ходом. Сам продолжил вспоминать свою жизнь. Он любит прокручивать в голове события своей жизни. И плохие, и хорошие. Чего было больше – плохого или хорошего? Конечно, плохого больше. Но, странное дело: теперь, по прошествии лет, ему нравилось вспоминать даже горькие события. Он оценивал себя: правильно ли он поступил тогда? И, чаще всего оставался собою доволен: да, он поступил достойно, или, хотя бы уж, разумно!
В год, когда родился четвёртый сын Хамит, была засуха. Это был 1910ый год. В том году весна пришла очень рано. С хорошим настроением и с большими надеждами посеяли овёс, рожь, гречиху. Когда весенние полевые работы закончились, весело и всенародно провели сабантуй. Стали ждать дождь. Чтобы взошли семена, нужен дождь. А его не было. Сначала не очень беспокоились. Надеялись и ждали. Потом в души стал подкрадываться страх. Люди перестали улыбаться, а, тем более, смеяться. В лицах, даже у детей, появились напряжение и тревожная озабоченность. Деревенские старики каждый вечер собирались возле мечети и решали, как быть. Решили варить «кашу дождя». Вспомнили, что несколько лет назад такая каша помогла – полил дождь. Появилась маленькая надежда. Люди оживились, засуетились. В назначенный день весь деревенский люд в нарядных одеждах отправился на поляну за деревней, где обычно проходит сабантуй. Каждая семья принесла столько крупы, сколько могла выделить. В вёдрах принесли воды. Сделали костёр, повесили казаны, женщины стали варить кашу. Пока варилась каша, люди во главе с муллой читали молитвы, просили Аллаха послать дождь. Кашу съели, стали ждать. А дождя не было ни в тот день, ни потом.
Наступила середина лета. Трава пожелтела и высохла. Коровы стали приходить с пастбища голодные. Земля на полях высохла и потрескалась. Вылезшие там-сям хилые и уродливые растения не заколосились. Пришёл голод.
В ту зиму, особенно ближе к весне, вымерло полдеревни. Несколько раз помогала земская управа: раздавали рожь
