росший возле дороги.
Добрались до больницы только к трём часам дня. Саиду на носилках занесли в приёмный покой. Врачи пришли, осмотрели её, попросили её паспорт, и увезли её куда-то на каталке. Кариму никто ничего не сказал, как будто его тут и не было. Дотемна просидел Карим на скамеечке в надежде, что кто-нибудь выйдет и скажет ему: «Всё в порядке. Ваша жена уже выздоравливает». Но никто не выходил и ничего не говорил. Никому до него не было дела. Поздно вечером Карим вспомнил, что лошадь стоит на больничном дворе, привязанная к забору. В глазах потемнело от чувства вины перед лошадью: вот ведь какая чёрная неблагодарность! Лошадь спасла их, она старалась, а Карим не дал ей ни воды, ни еды, и даже не дал ей отдохнуть!
И всё равно не побежал к лошади. Решил первым делом узнать, как там его жена. Набравшись смелости, зашёл в те двери, куда увезли на каталке его жену. В дальнем конце коридора за столом сидела медсестра. Подойдя к ней, Карим спросил, как состояние у его жены Саиды. «Крайне тяжелое!» – однозначно ответила сестра, не поднимая глаз с журнала, который заполняла.
Карим решил не уезжать до тех пор, пока жене не станет лучше. Он искренне верил, что теперь-то она выживет. Странное дело, тогда ему и в голову не пришло, что куча народу умирает и в больнице. Но тогда он был уверен, что больница – это стопроцентное спасение!
Распрягав лошадь, Карим затащил всё снаряжение в сени приёмного покоя, сани оставил у забора, лошадь отвёл под навес там же, во дворе больницы. Под навесом на гвозде висело ведро, видимо, именно для таких, как Карим. Сходил за водой в больницу, напоил лошадь, насыпал ей овса, сам снова пошёл в приёмный покой. В приёмном покое районной больницы было пусто, удивительно пусто. Но Карим догадался: это потому, что буран. Все дороги замело. Если и есть в деревнях больные, их не могут привезти. Таких дбесшабашных, как Карим, больше нет, видать. Усевшись поудобнее на скамеечку, Карим стал ждать хороших вестей.
Утром ему сказали, что состояние жены очень плохое. Не улучшилось. Но и не ухудшилось же! Значит, будет жить! Значит, Карим будет сидеть и ждать! И Карим ждал. Ждал до трёх часов. Прошли сутки, как жена лежит в больнице, а Карим живёт в приёмном покое. А хороших новостей ещё не было. Прошло больше суток, как Карим ничего не ел, разве только снег на улице. Должны же быть уже хорошие новости! Карим опять отправился к тому столу. Там теперь сидела уже другая медсестра. Карим спросил, как состояние его жены. «Она пришла в сознание, ей оказывается помощь», – сказала медсестра, заполняя так же, как и первая, журнал. «Ну вот, наконец-то! – с облегчением подумал Карим и пошёл к выходу. – Надо ехать к детям!»
Домой Карим добирался по той же заснеженной дороге. Было трудно, но уже шёл и ехал совсем с другим настроением. Добирался до деревни шесть-семь часов. Но добрался же! Вот теперь едет навестить жену.
В больнице Кариму разрешили встретиться с женой. Карим поднялся на второй этаж, где в какой-то из палат лежала жена, и сел на скамйку, как ему велели внизу. С нетерпением стал ждать. И вот открылась дверь у одной палаты и вышла в коридор его жена, Саида. Похудевшая и очень слабая, направилась к мужу. Карим вскочил, расставив руки, пошёл навстречу. Вот же она, самый дорогой для него человек на свете!
Карим отдал гостинцы. Немного поговорили о детях, как без Саиды домашние справляются с хозяйством. Немного посидели молча. «Хорошо сидеть вот так рядышком!» – подумал Карим. Саида сказала, что надо ехать обратно. Карим согласился и встал. Только тут вспомнил, что дети написали письма маме. Достал из нагрудного кармана пять писем. Саида стала их рассматривать. Самый младший сын Исхак нарисовал для мамы лошадь. Правда, посторонний человек, может быть, сказал бы, что это – осёл, или, может быть, даже волк. Но Саида точно знает, что это – лошадь. Её младший сын помешан на лошадях. Очень любит их. И рисует только лошадей. Хасан нарисовал новогоднюю ёлку. Видно, в школе началась подготовка к Новому году. Приписал: «Мама, приезжай скорее!» Остальные письма были свёрнуты. Саида развернула письмо Рахима. Он писал, что дома всё в порядке. Писал, что все по ней очень скучают. Саиде захотелось плакать. А уж как она-то по ним скучает! Потом она развернула письмо Сабира. «Здравствуй, мама! – писал Сабир. – Пожалуйста, потерпи ещё чуть-чуть! Скоро я вырасту и начну работать. Как только я начну зарабатывать, я не позволю тебе заниматься тяжёлой работой ни дня! Ты будешь заниматься только домашними делами!» Какие славные сыновья у Саиды! Но было страшно открывать письмо дочери. Что же там написала ей Альфия? Уже почти месяц прошёл после той ночи признаний. За это время Альфия ни разу не разговаривала с ней, улыбаясь, открыто, и не назвала её мамой. Так и не знает Саида, что дочь теперь думает о ней. По-прежнему считает разлучницей? По-прежнему ненавидит её? Дрожащими от волнения пальцами Саида развернула письмо. Там было вот что. «Мама, прости меня, пожалуйста (корявым почерком). Нарисован цветочек. Если только сможешь (ещё более корявым почерком). Цветочек. Мама, ты – самая хорошая мама на свете! (буквы стартельно выведены, украшены всякими завитушками). Цветочек. Я стану такой же, как ты, когда вырасту! Много-много цветочков».
Словарь
Абзый – старший брат, обращение к любому мужчине, который старше обращающегося
Сенелем – младшая сестрёнка, обращение к женщине, которая младше обращающегося
Чаршау – занавеска
Иней – мать
Мулла – религиозный служитель
Чак-чак – национальное блюдо
Бавырсак – национальное блюдо
Билбау – пояс
Альхамдулиллях – Слава Богу
Дога – молитва
Уме – субботник, который мог быть устроен в любой день недели
Валлахи – ей-богу!
Марджа-девушки – русские девушки ( произошло от имени «Мария»)
Татар-девушки – девушки-татарки
Тукмач – лапша
Джинге – жена брата, жена дяди
Никах – бракосочетание
Медресе – религиозное учебное заведение
Намаз – обязательная молитва у мусульман, совершаемая пять раз в день
Коймак – национальное блюдо, похожее на блины или лепёшки
Килен – сноха
Ходай – Всевышний
Бишмет – верхняя одежда
Дженаза – заупокойная молитва
