ушёл в дом. Пусть лошадь отдыхает. Теперь надо ждать утра. Лишь бы Саида выдержала, не умерла этой ночью, завтра он довезёт её до больницы. Он почти уверен в этом. Пока не знает, как, но он доберётся до районной больницы, он доберётся!
Дома было тихо. Карим пошёл в маленькую комнату. Саида лежала с закрытыми глазами. На сундуке теперь так же в ряд сидели только трое старших. Руки были сложены так же. Выражения лиц – те же. Только лица как-то осунулись. « Не похудели же они за это время? – подумалось Кариму. – Просто побледнели, наверное. Из-за этого кажутся похудевшими». «Не просыпалась?» – спросил Карим Сабира, когда тот поднял взгляд. Надо было сказать: «Не приходила в себя?» Но у Карима говорить так не хватило смелости. Но сын был более решительным. Он ответил: «Она за это время два раза приходила в себя, попила чуть-чуть водички, спросила, где ты. Вот уже полчаса опять не открывает глаз».
«Идите ложитесь. Я посижу возле матери. И – обязательно спать! Я вас часа через два разбужу. Надо будет выкапывать сани на улице и запрячь лошадь: рано утром я увезу мать в больницу на лошади,» – сказал Карим и, притянув за руку проходящую мимо дочь, нежно погладил её по голове. Волосы были мягкими и шелковистыми. Альфия стояла, опустив глаза. С длинных пушистых ресниц на платье соскочила крупная слезинка. Карим любит дочь больше всех мальчишек. Всё в ней умиляет его, и красивое личико, и писклявый голос, и серьёзное выражение лица. Хорошая девочка у Карима и Саиды.
В пять часов утра Карим поднял мальчишек и Альфию. Стали готовить родителей в дорогу. Мальчики вычистили двор, открыли ворота, затащили сани во двор и запрягли лошадь. На сани постелили сено. На сено положили самое тёплое одеяло, что было в доме. Альфия приготовила горячий чай в дорогу. Одела маму. Младшие тоже проснулись и оделись, как будто тоже собрались ехать.
Буран к утру стал тише. Саиду, одетую и укутанную в тулуп, Карим вынес и положил на сани. Сверху укрыли ещё одним одеялом. Следом за мамой и папой все дети вышли во двор, выстроились в ряд по возрасту, как вчера. «Похоже, это у них в крови – строиться по порядку» – не к месту подумалось Кариму. Сани выехали за ворота. Дети в том же порядке тоже вышли на улицу и выстроились возле ворот. Младшие посинели и дрожали от холода и ветра. Все молчали. Карим почувствовал, что надо детей как-то утешить, сказать что-нибудь. «Мама будет жить, я обещаю!» – сказал Карим, и быстро стеганул лошадь, чтобы дети не увидели, как из его глаз хлынули слёзы. Лошадь резко рванула. Карим неловко упал лицом вперёд на сани рядом с Саидой, но быстро перевернулся, поднял голову и стал смотреть на своих отдаляющихся детей. Смотрел в том же порядке, как стояли, по очереди, стараясь запомнить каждого. Кто знает, увидит ли он их ещё ?
Мама, ты – самая хорошая мама на свете!
К полудню буран затих совсем. Приходя из школы, дети ели хлеб с молоком. Молоко было, потому что утром, после того, как папа с мамой уехали, дети сбегали за тетёй, и Мунира подоила корову. Она и плиту затопила, и кашу сварила на завтрак. Плачущего Исхака Альфия по пути в школу завела к бабушке Бану, а на обратном пути забрала. К трём часам все дети собрались дома, стали выполнять домашние задания. В доме всё время стояла тягостная тишина. Все молчали, но у каждого в голове стоял один и тот же вопрос: «Живы ли папа и мама, или замёрзли по дороге?» Уроки сделали, выполнили все вечерние дела. Альфия отварила картошку. Пришла тётя Мунира с работы, а её сыновья уже давно здесь. Поужинали молча: поели картошку с квашеной капустой, со сливочным маслом. И стали ждать. « Если папа добрался, довёз маму до больницы, он сегодня вечером должен вернуться», – рассуждали дети. Ждали до ночи. Папа не вернулся. Тётя Мунира ушла к себе, обещав прийти утром. Старшие мальчики и Альфия двух младших положили спать и сами сели за стол в большой комнате. Ждали отца. Все молчали. Никто никого не гнал спать, никто никого не утешал, никто не строил никаких предположений. Дети терпеливо ждали. Спать не ложились.
Наступило утро. Отец не вернулся. Пришла тётя Мунира. Не спавшие ночь дети стали собираться в школу, собирать младших: одного – в школу, другого – к бабушке Бану.
Прошёл и этот день. За скотиной поухаживали, уроки кое-как сделали. Опять наступил вечер. Тревога у детей росла. Никто не мог сказать, где их родители, и живы ли они вообще. За ужином никто не хотел есть. Попили чаю, и всё. Положив младших спать, старшие опять решили ждать отца, сидя за столом. Но у измученных детей уже не было сил бодрствовать третью ночь подряд. Положив голову на стол, все трое провалились в сон, как только сели на стулья.
Карим вернулся поздно ночью. Дети, все трое, проснулись и вскочили, как только распахнулась дверь, молча уставились в отца. Карим, скинув заснеженный тулуп на пол, скидывая валенки с ног, сказал: «Не переживайте, дети! Ваша мать жива!». Альфия громко, навзрыд, заплакала. Она, может быть, плакала бы долго и громко, но Рахим посмотрел на неё зло и цыкнул: «Прекрати сейчас же, дура!» Альфия тут же притихла, хоть и продолжила плакать. Карим велел мальчишкам распрягать лошадь и накормить её, а сам пошёл в маленькую комнату. Дети слышали, как папа с грохотом то ли упал, то ли лёг на пол, и тут же захрапел.
Через два дня трактор почистил дороги. Карим на лошади поехал навестить жену в больнице. Хорошо ехать по расчищенной дороге! Карим всю дорогу вспоминал, как пробирался в райцентр в прошлый раз. Почти всю дорогу пришлось держать лошадь под уздцы и помогать ей пробираться через заваленные снегом места. Много раз сбивался с пути, оставлял лошадь и принимался искать дорогу. Находил-таки. Спасением было то, что в некоторых местах дорога шла по возвышенности. В этих местах дорога была гладкая, скользкая, надёжная: не собьёшься. В такие минуты Карим просто падал на сани, доверившись лошади, и отдыхал. Проверял, жива ли жена. Плакал, почувствовав её еле заметное дыхание. Помогло ещё то, что Карим много, очень много раз ездил в своей жизни по этой дороге. Всю молодость он проездил по этой дороге, то трактористом, то пассажиром. Знал каждый поворот, узнавал каждый кустик,
